- Александр Николаевич, Вы прошли всю войну «от края до края», были участником Парада Победы в июне 1945 года, как Вам живется сегодня, как настроение - страна широко отмечает 70-летие Победы. Что на душе?
- Я родом из простой деревни. Не представлял в крестьянском детстве, что такое авиация. Случайно, во многом, а может, и совсем не случайно, стал боевым летчиком. И посвятил этому жизнь. И горжусь, что посвятил. А сегодня - все правильно, что так отмечают. Вы понимаете - что отмечают? Действительно отмечают славу страны. И то, что все мы выжили тогда. Ведь угроза была катастрофической. На мой взгляд, сегодня нужно меньше помпезности во всех этих мероприятиях, а больше исторической правды - как допустили до войны, кто виноват… Вот что нужно сказать, услышать. Давайте уже определим место Сталина в нашей истории. Академик Волкогонов об этом писал. Не услышали… Миллионы жертв. И как мы дальше будем писать свою историю, строить жизнь?
- Вы очень интересный собеседник. Свой взгляд на историю страны, на ее героев и злодеев… Вы ведь сами настоящий герой.
- Я сам героем себя тогда не чувствовал. Началась война. И была наша общая для всех народов Родина, ее мне, "западэнцу", надо было защищать. Все ясно как Божий день. И воевал честно.
- Страна отметила в июне две значимых даты: скорбный день начала войны и день Парада Победы. Вы были и очевидцем и участником этих событий…
- Парад Победы - это знаменательная часть жизни. Тогда, в 1945 году я, может, как многие, даже до конца не осознавал, что участвую в историческом событии. Хорошо помню тот день. Весь центр Москвы был запружен людьми. Отовсюду лилась музыка, все вокруг счастливы. Из нашего полка - 1-го Гвардейского Краснознаменного Брянского авиационного дальнего действия, воевавшего с первого до последнего дня войны, в Параде приняли участие одиннадцать лучших боевых летчиков и штурманов. Согласно расчету мы стояли в составе Карельского фронта прямо напротив Мавзолея. День пасмурный, дождь. Все хорошо помню: и появление на Красной площади командующего Парадом Маршала Рокоссовского и принимающего Парад легендарного маршала Жукова… Его, кстати, мне позже удалось увидеть и ближе - в фойе МХАТа на концерте Народной артистки СССР Аллы Тарасовой. Во время этого концерта, когда публика узнала, что в зале Маршал Победы, весь зал встал и долго, долго ему аплодировал…
Но Парад - это уже жизнь мирная, а до него были долгие годы страшной войны. Сколько боевых товарищей не дожили… Мой полк потерял пятьдесят самолетов, двести человек погибли. Одиннадцать авиаторов полка стали Героями Советского Союза. Среди них Николай Гастелло… Меня самого за линией фронта два раза сбивали. То, что жив, - просто с судьбой повезло.
- Расскажите, как это было.
- Первый раз летчику удалось посадить сбитый самолет на густой кустарник, все остались живы и добрались до своих. А вот в 1944 году в июне произошла трагедия - половина экипажа погибла. Полк тогда базировался в Житомире, боевое задание выполняли на территории оккупированной фашистами Польши. Наш бомбардировщик вылетел ночью. Над городом Хелм подцепили сзади немецкий истребитель. Он нас три раза из пулемета и резанул. Самолет загорелся. Смертельно раненный командир экипажа только успел дать команду:
- Всем покинуть самолет!
В горячке я даже сразу не почувствовал, что ранен. Выбросился с парашютом, приземлился на лугу около леса, ощупал себя - все ноги посечены осколками. Ножом разрезал правый сапог - так он не снимался, нога распухла, все брюки в рваных дырках, кровь… Ножиком стал тихонько искать, считать в теле осколки. Сорок штук…
От большой потери крови мутило, пить очень хотелось. Доковылял до ручья, попил, обмыл раны. Наступал рассвет. Что делать дальше, в тылу врага? В кобуре заряженный пистолет, но как выжить и не попасть в плен? Превозмогая боль, добрался до окраины леса. Прошел день. В сумерках услышал скрип крестьянской повозки, голос хозяина, обращенный к лошади. Значит, рядом деревня. Опираясь на палку, добрался до нее, но долго не решался себя обнаружить. Как ко мне тут отнесутся? Наконец, решился, постучал в окно одного из домов. Хозяин вышел ко мне на улицу.
- Ты летчик?
Я кивнул.
- Я видел, как ночью горел ваш самолет.
Провел в хату. Хозяйка теплой водой омыла мои раны, смазала чем-то, забинтовала. Потом накормила. Мне рассказали, что наш горящий самолет упал на дом лесника. Раненый летчик в нем некоторое время еще был жив, стонал, звал маму, но вскоре на глазах умер. Хозяин сказал, что не может оставить меня в сарае - могут найти немцы. Он отвел меня от дома в спелую рожь. Там я уснул.
Утром услышал гул и голоса - к хате подъехали немцы. Они спрашивали хозяина не знает ли он, где прячутся сбитые летчики, предлагали ему 10 тысяч злотых, но поляк меня не выдал, сказал, что никого не видел. Немцы поехали дальше, к сбитому самолету. У мертвого командира экипажа они забрали пистолет, ордена и уехали. Позже жена лесника вместе с мужем похоронили его и еще двух погибших авиаторов. Так в польской земле остались мои боевые товарищи Маркин, Егоров и Бурчак.
Потом уже я узнал, что в живых из экипажа остались трое: я, Анатолий Марков и Захаров. Последний попал в плен, а Марков сразу добрался до польских партизан. Приютивший меня поляк Константин Глищинский тоже помог мне до них добраться. Мне устроили настоящие проводы - угостили самогоном и на повозке отвезли в лес.
Там в партизанском отряде меня стал лечить уже польский доктор Тадеуш. Вынул осколки, раны постепенно стали заживать.
В июле наша армия стала освобождать Польшу. Местным партизанам нужно было двигаться на запад, и меня переправили к советским партизанам. В конце июля они дождались наших войск. Прошли проверку. Меня на самолете отправили в полк. Война продолжалась.
- Вы бывали после войны на местах этих событий?
- Конечно. Это польский хутор Зарудня. В 1967 году по приглашению бывшего командира польского партизанского отряда, который меня приютил, Марьяна Трендоты приехал в Варшаву, оттуда с ним вместе в Зарудню. Местные жители, узнав о том, что мы приедем, вышли встречать своего земляка, бывшего учителя Трендоту. К тому времени он уже стал профессором, заведовал городским отделом народного образования. Незабываемая встреча. Хлеб-соль по русскому обычаю, цветы, объятья, воспоминания… Нашел дом Константина Глищинского. В нем уже другие жильцы. Сказали, что сам хозяин уехал жить на запад Польши. Все возложили цветы на ухоженную могилу моих троих погибших боевых товарищей.
В том же 1967 году меня пригласили в Польшу еще раз - при огромном скоплении народа на месте падения самолета с воинскими почестями поляки открывали памятник. Мне выпала честь его открыть. Там на камне высечены слова: "Н.Маркину, С.Бурчаку, Е.Егорову - советским летчикам, погибшим в воздушном бою с немецким истребителем 18 июня 1944 года". Судьба сберегла - моего имени там нет. Наверное, я счастливый человек. Вот такая история. Сколько всего в жизни было…
Мы проговорили долго. Уже выключен диктофон. Александр Николаевич посетовал на возраст - есть проблемы со слухом. "А когда на прогулку выхожу, что-то иногда усталость чувствую. На лавочку присесть хочется. Это неправильно. Нужно больше двигаться, быть "в форме". И затем совсем откровенно о современной жизни: о событиях на Украине, о политике… Жестко, по-военному прямо, твердо и конкретно. И местами совсем не в русле "линии партии". Иногда хотелось возразить, мол, не все так однозначно, но передо мной сидел человек, спасший мою Родину, десятки раз смотревший в лицо смерти, у которого боевых наград больше, чем у меня, немолодого уже журналиста, хороших газетных публикаций…
Я промолчал. Если не он имеет право так говорить, то кто вообще? Дай Вам Бог здоровья, дорогой Александр Николаевич. И еще долгих лет жизни. И безмерное спасибо Вам за Ваши подвиги и Вашу жизнь, прожитую так, как хорошему писателю и сочинить невозможно.