В этом дневнике – история. Пусть всего лишь отдельно взятой семьи, но и это ли не повод поговорить о том, что происходило век назад? Личные записи Ольги Тарховой, троюродной сестры знаменитого академика Константина Васильевича Островитянова, исследователи называют настоящей находкой. Не так давно, в №35-м, была опубликована статья «Загадка дома Островитяновых». Тогда материал по большей части был посвящен истории любви Серафимы Островитяновой и военного медика доктора Вячеслава Аполлоновича Шовского. Напомним, доктор ВАШ погиб незадолго до революции, а Симака так никогда и не вышла замуж, оставаясь верной своей единственной любви.
В ПОИСКАХ ШОВСКОГО
После публикации прошло чуть больше недели. В редакции раздался звонок. Краевед Денис Силин тогда рассказал, что удалось обнаружить новые сведения в истории, произошедшей более века тому назад:
– 4 сентября этого года поисковая группа Тамбовского научно-исследовательского исторического общества «Тамбовское земство» побывала в деревне Чикаревке Жердевского района, на том самом кладбище, где в 1916 году и было погребено тело доктора Шовского. К сожалению, его могила не сохранилась. Современное чикаревское кладбище фактически занимает территорию ранее снесенной сельской церкви, а на месте дореволюционного некрополя сейчас простирается обширный луг. В общем-то история погребла под собой и доктора Шовского, и еще сотни людей, некогда похороненных на этом месте. Казалось бы, конец исследованиям. Но приблизиться к тайне военного медика все же удалось, даже спустя век после его гибели.
Считается, что доктор ВАШ покончил жизнь самоубийством 2 июля 1916 года, застрелившись из револьвера. Однако эту версию исследователи ставят под сомнение…
– Совсем недавно был обнаружен журнал военных действий 28-го Пехотного Полоцкого полка за период с 1 июля по 7 августа 1916 года. В журнале нет упоминаний о смерти единственного оставшегося в строю полкового медика, однако в нем подробно описываются события, предшествовавшие этом роковому дню, – говорит краевед. – Итак, согласно журналу, полк, спустя шесть дней после выдержанного им кровопролитного боя, в ночь с 30 июня на 1 июля был сменен 38-м Тобольским полком, отойдя в резерв армии. 1 июля полк весь день простоял в лесу: «Незаметно прошел этот день, – говорится в журнале штаба полка, – люди приводят себя в порядок, кто чинит амуницию, а кто-то чинит свое оружие…». В день гибели Вячеслава Шовского в полк прибыл командующий дивизией, который на торжественном построении «горячо поблагодарил выстроенные роты за их молодецкую работу 24 июля и воодушевил нижних чинов, говоря о новой трудной задаче… при предстоящем новом наступлении нашей армии…» Таким образом, возможному самоубийству Шовского не предшествовали какие-либо негативные события, способные толкнуть молодого человека на столь серьезный поступок. Более того, гибель единственного врача полка должна была обязательно быть отражена в журнале, однако этого не произошло, словно смерть медика хотели скрыть. Возможно, это было именно убийство. Косвенно данную версию подтверждает и тот факт, что Вячеслав Шовский был похоронен на церковном кладбище, хотя как самоубийце ему было бы отказано в погребении внутри ограды и в отпевании.
Возможно, удастся обнаружить еще какие-либо свидетельства о жизни Шовского. А пока вернемся к дневнику Ольги Тарховой.
БЫТ. НА ПОРОГЕ ПЕРЕМЕН
История жизни Серафимы Островитяновой записана ее племянницей, Ольгой Тарховой, дочерью родной сестры Людмилы и Якова Тархова, одного из последних священников ныне утраченной Варваринской церкви. Дневник сохранили потомки. А обнаружил его в семейном архиве краевед Денис Силин.В самом дневнике Ольги Яковлевны Тарховой рассказывается о многом: о приезде императора Николая II в Тамбов, о первом в истории полете самолета над городом и даже о народном календаре, по которому жили в старину горожане…
«Осенью раньше бывало очень тоскливо сыро и грязно, непролазно грязно. На нашу Кузьминскую улицу (современная Астраханская. – Прим. ред.) к дому извозчики иногда не могли подъехать, останавливаясь на углу улицы и Варваринской площади. Но в квартирах у тамбовчан полы блестели чистотой: помогали галоши. Галоши снимали и оставались в кожаной легкой обуви. Теперь поступают по-магометански, снимают обувь у входа и остаются в чулках или носках. Зима была обычно снежная и морозная. Считали, что с 19 декабря по новому стилю наступали Никольские морозы, с 7 января – Рождественские, с 19 января – Крещенские и с 15 февраля – Сретенские. На Крещение в Тамбове святили воду на реке, «моржи» окунались в ледяной воде. Все это называлось «водосвятие».
После Рождества и Крещения ждали Масленицу с блинами и катаньем на тройках. У нас на маслянице к блинам на стол подавался чудесный домашний сухарный квас, бутылочный с изюмом и кусочками лимона. Подавался он в кувшине очень красивом и, наверное, очень дорогом – сиреневоматового стекла с серебряной крышкой. Крышку откидывали, так как квас очень сильно пенился…»
«В доме моих родителей академик Константин Островитянов бывал по особым случаям, как, например, на Масленице, поесть блины и повеселиться. Почти не помню его самого, но что-то шумное, очень веселое было связано с его особой…»
«Наступал Великий пост. В церкви было сумрачно от темного одеяния священников. Читали чудесную молитву Ефрема Сирина, переложенную на стихи Александром Сергеевичем Пушкиным. На седьмой неделе гимназистки «говели», то есть посещали церковь утром и вечером, в среду вечером исповедовались, в четверг – причащались.
В Пасхальную заутреннюю вся Варваринская церковь была освещена, а священники были в светлом одеянии. Звучали ликующие песнопения. На зеленой траве всегда катали яйца, выкрашенные во все возможные цвета. А над городом стоял ликующий перезвон колоколов. Горожане раскрывали заклеенные на зиму рамы в своих квартирах, и в комнату с шумом врывался и благовест ближнего Храма, и говор народа, и шум колеса. На уроках в гимназии этот весенний шум страшно отвлекает от занятий. А Тамбов сонный, тихий дремал себе в своих густых садах, опоясанных сизым туманом цветущей сирени. Но сон этот кажущийся.
Даже до нас, детей, доходили слухи о недовольстве рабочих, о железнодорожных мастерских, о казни Дмитрия Богрова, стрелявшего в премьера Столыпина. Мятежный дух царил среди гимназистов и реалистов, происходили какие-то сходки, брожение стояло среди фельдшериц состава Земской больницы. В городе ощущалась гнетущая атмосфера, и это предгрозовое состояние чувствовалось даже нами, детьми. А во время войны уже всеми высказывалось явное недовольство, открыто ругали царицу…»
ПЕРВЫЙ САМОЛЕТ НАД ТАМБОВОМ
Варваринская площадь, ранее занимавшая собой территорию в несколько современных футбольных полей, тесно связана с историей становления футбола и воздушной навигации – авиаторства на Тамбовщине.
Самый первый полет над Тамбовом совершил 8 мая 1911 года авиатор Александр Алексеевич Васильев, уроженец Тамбовской губернии.
Ольга Тархова вспоминала об этом событии, наделавшем много шума в Тамбове, так: «Летчик Васильев привез свой аэроплан в разобранном виде в Тамбов по железной дороге. В Тамбове он собрал его и сделал полет вдоль реки Цны, до чугунного моста. Взлет происходил на Варваринской площади. Здесь же он и приземлился. Восторг был невероятный…»
ПРИЕЗД ЦАРЯ НИКОЛАЯ ВТОРОГО В ТАМБОВ
В дневнике Ольги Тарховой содержится подробное описание маршрута и некоторых интересных обстоятельств визита государя-императора Николая II в Тамбов, состоявшегося в воскресенье 7 (20) декабря 1914 года. Первый раз глава государства посетил губернский центр в 1904 году, а свой второй визит планировал приурочить к торжествам по причислению святителя Питирима, епископа Тамбовского, к лику святых, которые были назначены на 28 июля (10 августа) 1914 года. Однако начавшаяся Первая мировая война помешала этим планам, и рабочая поездка в самую крупную губернию Европейской России состоялась лишь спустя полгода.
Вот что об этом пишет Ольга Тархова:
«Приезжал в Тамбов зимой 1914 года царь Николай Александрович вместе с царицей и дочерью Татьяной. В лазарете ждали, что царь посетит раненых «солдатушек-ребятушек». Напрасные это были ожидания. Проехав в открытом автомобиле по Дворянской улице (современная Интернациональная. – Прим. ред.) от вокзала до Спасо-Преображенского собора, приложился к мощам епископа Питирима, а затем уже вечером царь нанес визит статс-даме Александре Николаевне Нарышкиной. Царица же, говорят, и не выходила из своего вагона-салона.
Рассказывали, что она была в темно-красном бархатном платье. Царь с Дворянской улицы, когда ехал к собору, свернул на Большую улицу (современная Советская. – Прим. ред.), проехал мимо здания мужской гимназии (ныне один из корпусов ТГТУ. – Прим. ред.), где вечером занимались гимназистки, и всех нас выстроили с трехцветными национальными флажками для встречи царя.
Я хорошо видела царя, даже глазами встретились с его удрученным, каким-то застывшим взглядом. Он был в шинели из солдатского сукна, в серой папахе на голове. Рядом сидела великая княжна Татьяна Николаевна в красной шубке с серебристым меховым воротником и, весело улыбаясь нам, махала муфтой тоже серебристого меха. Лицо у царя, несмотря на доброе выражение, было утомленное и какое-то застывшее, как будто на нем была надета маска. Чувство недовольства в среде горожан, вернее, недоумения оставило это царское посещение Тамбова. В мемуарах премьера Англии Дэвида Ллойда Джорджа в последнем томе говорится, что вряд ли революции, свержению царя предшествовал заговор, а если таковой и был, то возглавлял сговор не кто иной, как сам царь. Вот так все это было противоречиво и парадоксально…»