Полковник внутренней службы в отставке Андрей Власов человек крайне любопытный. Если его жизнь переложить на кинопленку, получится детектив, если обличить в текст – драма. Что интересно: всеми событиями в его жизни управляет случайность, будто кто-то сверху вносит коррективы в сюжет.
О жизни, истории и человечности мы и поговорили.
Итак, случайная жизнь полковника Власова. Рассказ о жизни одного тамбовчанина.
СЛУЧАЙНОСТЬ ПЕРВАЯ. АРМИЯ
Полковник внутренней службы в отставке Андрей Власов сидит в большом кресле. Ветер за окном зло разбрасывает снег, а заодно и мысли. Но Власов непокорен. Говорит четко, словно противостоит самому ветру. Записывать за ним одно удовольствие.
- Вы в уголовно-исполнительную систему целенаправленно пришли?
- Случайно, - это слово звучит рефреном на протяжении всей часовой беседы. – В правоохранительные органы я пришел случайно.
А вышло все так. Советский школьник Андрюша Власов мечтал стать медиком. И он им стал. Но, как водится, с оговоркой.
- Я врачом мечтал быть, - в такт ветру говорит полковник. – Хотел пойти по маминым стопам, она войну прошла, работала медсестрой в военном госпитале. Но в жизни все порой случается не так, как мы планировали. Я поступил в Тамбовское медучилище. Тогда первый год был набор фельдшеров для армии. Шли от военкомата. В медучилище в то время в основном учились одни девчонки, а тут группа ребят: 32 человека. Нужно сказать, что и учили нас дольше всех – 4,5 года. Знания мы получили хорошие, я до сих пор практически все помню, даже латынь. После учебы - армия. Погранвойска. Финско-норвежская граница. В «учебке» я попал в медчасть. Полгода служил лаборантом в рентген-кабинете, помогал врачу-рентгенологу. Скажу честно: мне надоело, и я попросился на погранзаставу. Тогда пограничные войска относились к КГБ при Совете министров СССР. Для меня вот что памятно: в 1975 году Центральному комитету комсомола был присвоен Памятный знак ЦК КПСС, Совета Министров СССР, ВЦСПС и ЦК ВЛКСМ «За трудовую доблесть в девятой пятилетке». Нас отвезли в Ленинград, где генерал КГБ лично вручал комсомольские билеты тем, у кого они подлежали замене. Он до сих пор хранится в моем архиве. В те годы к этой церемонии мы подходили очень серьезно.
1976 год. Дембель Власов возвращается в родной Тамбов. Естественно, не один: с овчаркой Линдой. Пограничник без овчарки, как десантник без парашюта. Сколько пограничников мечтало о таком друге, пожалуй, ни одна статистическая служба не скажет. Андрей Власов оказался счастливчиком.
- Я после дембеля на работу пытался устроиться, - продолжает полковник. – Куда? Сам не знал. Знакомые посоветовали идти на скорую помощь. Пошел. Но опять вмешивается судьба. Встречаю по пути однокурсника, разговорились с ним. Он мне и говорит, мол, зачем тебе скорая? Платят мало, работа колготная. Иди-ка ты лучше в МВД. Про себя, конечно, думаю: «Вот куда я со своим образованием в милицию пойду? А главное - кем?» Однокурсник свое продолжает. Вот, говорит, можно в следственный изолятор или колонию, там и звание получишь, и зарплату платят, и льготы есть. А я тогда понятия не имел, что это такое, не знал, что такие учреждения вообще существуют. В общем, до главврача станции скорой помощи я так и не дошел.
Зато, рассказывает Власов, всерьез задумался о милиции. В отделе кадров его ждал серьезный разговор, затем не менее серьезная проверка. И вот 30 ноября 1976 года в свой день рождения Андрей Власов заступает на службу в качестве фельдшера в Исправительно-трудовую колонию №7, базирующуюся в Котовске.
СЛУЧАЙНОСТЬ ВТОРАЯ. ХОЗЯЙСТВО
Котовск. Исправительно-трудовая колония №7. Учреждение создавалось на контрагентских началах на базе завода пластмассы. Осужденные изготавливали преимущественно противогазы и музыкальные устройства для неваляшек. В 81-м году на завод «приходят» итальянцы. В планах – строительство нового цеха. Естественно, соседство с ИТК им было ни к чему. Колонию в срочном порядке расформировывают, осужденных и сотрудников перевозят в поселок Полевой в Кирсановском районе, на место детской колонии, а здание и хозяйственные постройки оперативно сносят. На горизонте маячила новая стройка.
- В Котовске я пять лет отработал. Пришел рядовым фельдшером, а через полгода назначили начальником Медико-санитарной части, больше некому было. Видимо, мою работу начальство оценило. Когда колонию расформировали, меня позвали на должность врача-инспектора медслужбы УМВД при Тамбовском исполкоме. Считай, на повышение пошел. Прослужил до 84-го года. Снова пошел на повышение, за хорошие показатели назначили начальником Медчасти СИЗО №1. Я уже женат был к этому времени. Решил, что образование пора получать. Поступил в Тамбовский филиал Московского государственного института культуры.
Власов говорит об этом буднично, словно не о себе.
- Почему в институт культуры? Вы же медик, - выдавливаю у себя слово за словом, недоуменно поглядывая на собеседника.
- А куда еще? – Андрей Николаевич то ли спрашивает, то ли сам удивляется вопросу. – Медицинского института в Тамбове тогда не было, а бросить семью и уехать учиться в Саратов или Москву я не мог. Да и сфера была, если честно, мне знакома. Я ж музыкальную школу окончил, играл на гитаре и аккордеоне, пел. Думал, получу образование, перейду на должность замполита, а может, начальником отряда попрошусь или инспектором по личному составу. В общем, культура была мне близка.
Начальник следственного изолятора мысли подчиненного не разделял. Скорее напротив. Увидел в нем толкового хозяйственника. Основания для этого были неслабыми.
- Я вот что скажу: медицинское обеспечение по тем временам было, мягко говоря, не на высоком уровне. Когда я пришел начальником Медчасти в первый следственный изолятор, там все было допотопно. Ни рентгеновского аппарата, ни стоматологического кабинета, ни аптеки. И здесь нужно отдать должное начальнику Управления исправительно-трудовых учреждений Владимиру Полывянному. Он целиком поддержал модернизацию, выделив огромную сумму. Первым делом мы приобрели рентгеновский аппарат, дефицитный товар по тем временам, он тогда даже не во всех государственных учреждениях был, закупили инструменты, оборудование для стоматологического кабинета. Набрали и обучили персонал. Медицинская часть была на хорошем счету, это отмечала даже проверка из главка. Словом, начальник СИЗО заметил во мне хозяйственную жилку и решил, что хватит мне быть медиком. Назначил начальником хозяйственной службы. В этой должности я прослужил вплоть до 1996 года. Меня ждало новое назначение: стал начальником СИЗО №1.
А за окном тем временем вовсю цвели плоды перестройки…
ПЕРЕМЕНЫ
Тюремная Россия образца 60-х мало чем походит, на тюремную Россию 90-х и уж тем более далека от современной политики уголовно-исполнительной системы. И те, кто сидит, и те, кто охраняет, и те, кто контролирует, солидарны в одном: сама система стала гуманнее, мягче, если угодно. К этому процессу страна шла десятилетиями.
Меняться стал сам подход. В советские годы уголовно-исполнительная политика была карательной, даже в правилах внутреннего распорядка значились такие слова: «Отбывание наказания в местах лишения свободы – это есть кара».
В современном законодательстве таких слов нет. Политический курс на всеобщее ослабление «вожжей» был взят в перестройку. Тогда страна Советов впервые запела про долгожданные перемены. На них надеялись и те, у кого, казалось бы, надежды не было вовсе. По советскому законодательству человек, приговоренный к заключению, не мог содержаться в колонии в своем регионе. А значит, его ждала Сибирь, Урал, Пермский край и много других известных направлений. Отправлять письмо разрешалось только раз в месяц. Получать посылку из дома можно было только отбыв половину срока наказания, ее вес не мог превышать двадцать килограммов – установленного почтовым законодательством веса. За нарушение дисциплины осужденный мог лишиться права на передачу, на покупку продуктов в местном магазине – к слову, в месяц разрешалось только пятьдесят граммов чая, но самое страшное - это запрет на свидание с близкими родственниками. Естественно, выдерживали не все из них. Поэтому зачастую осужденным просто не к кому было возвращаться.
Особо «отличившихся» ждали ШИЗО и ПКТ – штрафной изолятор и помещение камерного типа. Развал Советского Союза только усугубил положение. Закрывались заводы, заказы которых выполнял заключенные. В тамбовских колониях, к примеру, выпускались корпуса гранаты Ф1.
- Сказать, что было сложно, значит, ничего не сказать, - говорит Власов, смотря сквозь журналиста. – Просто представьте положение: зарплату сотрудникам не платили по три-четыре месяца. Централизованных поставок в учреждение не было, денег тоже, а если бы и были, купить на них все равно нечего. Приходилось объезжать колхозы и договариваться о хоть какой-то помощи. Как правило, шли навстречу. Кто овощи давал, кто рыбу, кто зерно. А делать с ним что? Собственноручно соорудили зернодробилку. Скидывались даже на лампочки и краску. Сотрудники выезжали на поля, сажали и обрабатывали картошку. Позже появилось личное подсобное хозяйство. Лекарств не было. Не жили, а выживали. Не выполнялись элементарные нормы закладки продуктов: их просто неоткуда было взять. Не говоря уже о криминальной обстановке в учреждениях. Честно скажу: от многих сотрудников пришлось избавиться, набирать новый личный состав. Были случаи неповиновения. Заключенные, особенно отрицательной направленности, превращали экономические неудобства в политические. Но коллектив был грамотный, реагировали, договаривались, принимали меры. Однажды случай был. Заключенные решили захватить заложников. Из миски сделали подобие ножа, из хлеба – муляж гранаты, даже бронежилеты из спичечных коробков соорудили. Благо, сотрудники грамотно среагировали, удалось не допустить ни побега, ни серьезных массовых беспорядков. Настоящей проблемой были несовершеннолетние. Поначалу они содержались вместе со взрослыми заключенными. Те пользовались таким соседством. Подговаривали подростков на неповиновение. Прекрасно понимали, что против них нельзя не то что спецсредства применить, даже наручниками пользоваться. Мы потом отдельное здание для несовершеннолетних построили. А сейчас для них вообще отдельный блок создан со всеми условиями.
Словом, картина маслом, да еще каким.
- Кровати появились гораздо позже, - продолжает полковник. – Тогда еще были нары, причем располагались они в три яруса. Со временем законодательство стало меняться, сначала стали снижать лимиты, затем увеличивать нормы площади на одного заключенного. Перебои с хлебом решались за счет создания мини-пекарен. Вскоре в следственном изоляторе открылось собственное производство макаронных изделий. Начали создавать подсобное хозяйство и теплицы. Также установили швейный цех и учебно-производственные мастерские. Пошла прибыль. Деньги тратили на улучшение жилищно-бытовых условий, причем не только заключенных, но и сотрудников. Впервые в истории следственного изолятора на собственные заработанные деньги удалось приобрести автотранспорт для нужд учреждения. Построено сборное отделение для спецконтингента, карантинное отделение, наблюдательные вышки для организации службы охраны, хлебопекарня, капитально отремонтировано оборудование пищеблока, медчасть, банно-прачечный комплекс, режимный корпус, складские помещения, переоборудована газовая котельная, полностью перекрыт кровлей режимный корпус, подсобные помещения.
ОБЩЕСТВО СЛЕДИТ
В конце девяностых система перестает быть исправительно-трудовой и становится уголовно-исполнительной. Меняются не только слова, но и принцип наказания. В середине 1998 года в силу вступает Уголовно-исполнительный кодекс. Сама система перестает быть закрытой. Впервые для родственников осужденных проводятся «дни открытых дверей», а нарушивших закон перестают вывозить за пределы своего региона. Теперь главной задачей становится сохранение социальных связей. В исправительных колониях даже вводят специальную должность – сотрудник по трудовому и бытовому устройству. Человека начинают готовить к свободе: разъясняют новые законы, изменения социально-экономической жизни, через Центры занятости помогают найти работу.
Прошло меньше двух десятилетий, прежде чем одна система сменила другую.
- Сейчас в меню спецконтингента мясо, рыба, яйца, молоко, свежие овощи… О таком мы раньше даже мечтать не смели.
2001 год для Власова начался с новых задач. По рекомендации начальства его направляют в Чечню. В характеристике позже появится такая запись:
«С 15.01.2001 по 13.04.2001 Андрей Николаевич находился в служебной командировке на территории Северного Кавказа в должности начальника следственного изолятора. Принимал участие в контртеррористических операциях».
А вот еще запись в той же характеристике: «За проделанную работу награжден правительственными наградами: медаль «За отличие в охране общественного порядка», медаль ордена «За заслуги перед Отечеством», директором ФСИН России награжден именным оружием – «Пистолет Макарова».
Имеет более 16 ведомственных наград. Неоднократно поощрялся руководством Минюста России, МВД России, ФСИН России, УФСИН России по Тамбовской области. В сентябре 2013 года вышел в отставку в звании полковника внутренней службы».
После выхода на пенсию Власов из системы не ушел. Почему? Говорит, не смог. С ноября 2013 года и по настоящее время является председателем Совета ветеранов УФСИН России по Тамбовской области.
Спрашиваю об общественной нагрузке, мол, зачем она нужна. Андрей Николаевич на вопрос не обижается. Терпеливо объясняет: уголовно-исполнительной системе посвятил целую жизнь. В календарном подсчете это шестьдесят лет. Вот уж действительно настоящая жизнь. Дети, к слову, тоже по стопам пошли. Трудно было? Помолчав немного, Власов скажет, что было всякое… И в Чечне многое повидал, и в тылу на службе. Осталась человечность и целая жизнь, измеряемая маленькими шагами.