В нынешнем году страна отметила 80-летие снятия блокады Ленинграда. И на волне множества публикаций, посвященных празднованию этого юбилея, вновь активизировались сторонники мифов о блокадном городе. Один из самых стойких мифов гласит о том, что власти были против эвакуации жителей. Якобы лично Сталин не разрешил эвакуацию из тех соображений, что войска будут не так активно защищать город без жителей. В комментариях можно слышать утверждение о том, что в блокаде виноват вовсе не вермахт, а советское политическое руководство.
Эта точка зрения неоднократно разбиралась многими исследователями с привлечением различных документов. Историки давно доказали абсурдность этого утверждения. Однако некоторые по-прежнему с упорством транслируют этот миф, зачастую отказываясь верить доказательствам и игнорируя представленные официальные документы.
Мы обратимся к другим источникам, чтобы опровергнуть этот миф.
В осажденном городе многие люди вели дневники, в которых отражали текущие события. Дневник - документ частный, он чужд официозу и подтасовке фактов. Дневник является, хоть и субъективным, но все же непредвзятым наблюдением за событиями. Во всяком случае, когда речь идет о фиксации определенных фактов. Среди ленинградских дневников особое место занимают дневники подростков. В отличие от взрослых, они записывали все, что их волновало, не пытаясь что-то утаить. В этих документах содержится непосредственная реакция их авторов. Мы можем сказать, что эти дневники являются беспристрастными свидетельствами исследуемых нами событий.
Эвакуация из Ленинграда началась еще до начала блокады. Официально ее начало пришлось на 28 июня 1941 года. За день до этого была создана Ленинградская городская эвакуационная комиссия, к которой потом присоединились еще несколько комиссий, занимавшихся вопросами эвакуации детей, промышленных предприятий и так далее. Начало эвакуации в своих дневниках зафиксировали несколько подростков. Так, Юра Рябинкин сделал запись 28 июня: «Встала возможность химической войны, сейчас начинает производиться эвакуация» (с. 35). К ним домой заходила женщина, которая переписывала всех детей до тринадцати лет и записала сестру Юры.
Лена Мухина 1 июля писала: «Уже 3 дня как идет эвакуация детей. Каждое утро (…) едут в автобусах на вокзал дети от года …и старше. Всем очень тяжело. На сто человек прикрепляются 1 руководитель и 1 нянька» (с. 177).
Возможность уехать была не только у детей. У Люды Отс подруга
с семьей эвакуировалась в Казань 8 августа (с. 245). Ребята неоднократно будут упоминать знакомых, соседей, родственников, которые смогли эвакуироваться с конца лета 1941 до лета 1942 года.
Власти понимали угрозу для города, исходящую от наступающей армии противника. Поэтому активно вывозили целые школы и детские учреждения. Зачастую детей отправляли в Ленинградскую область, где было много детских лагерей. Но активное продвижение врага заставило вернуть часть эвакуированных назад в Ленинград. Не всех потом удалось вывезти из города повторно, так как кольцо блокады быстро сжималось, и шансов выбраться из города оставалось все меньше. Но все же эвакуация продолжалась и после взятия Ленинграда в блокадное кольцо. Валя Петерсон 20 октября сделала запись о том, что город пустел, так как все вокруг эвакуировались (с. 225).
В какой-то момент большинство ленинградцев столкнулось с невозможностью уехать. «Раньше каждый хотел в Ленинград - не прописывали. Теперь каждый хочет из Ленинграда - не пускают» (с. 166). Возможно ли расценивать данную запись, сделанную Борей Капрановым в ноябре 1941 года, как то, что именно власти не выпускали людей из города? Нет ли здесь прямого подтверждения тому тезису, который так любят пропагандисты мифов о блокадном Ленинграде?
Думаем, что дневник Маруси Еремкиной частично ответит на этот вопрос. Девочка писала, что чуть не плакала от жалости к себе, получив письмо отца. Ее звали домой, в деревню. В Ленинград девочка приехала для учебы в училище. 25 октября она с обидой записала: «Приглашают, когда отсюда выехать никакими путями невозможно, ведь Ленинград окружен…» (с. 151). Ленинградцам придется долго ждать, когда будет налажена «Дорога жизни», самый главный путь, спасший более полумиллиона жизней. Это не значит, что эвакуация прекратилась до января. Просто для нее нужны были возможности и способы реализации. Иногда знакомые и соседи, которым посчастливилось эвакуироваться ранее, могли похлопотать за других.
Юра Рябинкин, на некоторое время забросивший учебу, снова пошел в школу, так как учащемуся было легче эвакуироваться. Его мама подала заявление на эвакуацию с двумя детьми. Но сам процесс зачастую затягивался. Отъезд переносился, откладывался. Необходимо было знать, куда уезжать и с кем. Количество транспорта и мест в нем было ограничено. Было важно обеспечить себя и семью на первое время деньгами, продуктами и вещами. Все это требовало сил и времени. Мама Аллы Киселевой продала шубу, сахар
и шоколад, чтобы в дороге были деньги. Но отъезд пришлось отложить. Сначала заболела Алла, потом ее мама. Потом уже мешали бомбежки и обстрелы (с. 242).
Эвакуация семьи Рябинкиных тоже откладывалась из-за различных мелочей, потом из-за болезни мамы, а потом из-за слабеющего Юры. Заявление на эвакуацию было подано 28 ноября 1941 года. В середине декабря им сообщили, что они внесены в списки эвакуирующихся на автомашинах в колонну Наркомстроя. Она должна была отправиться во второй половине декабря, но в итоге эвакуация была отложена до весны - до восстановления железнодорожного сообщения. В эвакуацию Рябинкины отправились уже без сильно истощенного Юры.
Саша Морозов, чья семья в начале декабря 1941 года получила повестку из райвоенкомата о разрешении на эвакуацию, будет поставлена перед сложным выбором. Ослабленного дедушку им посоветуют не брать в дорогу (с. 232). Эвакуация намечалась в Новосибирск. Дорога до него по тем временам и в тех условиях могла занять больше полутора месяцев. Сначала надо было ехать до поезда из Ленинграда 250 километров. В таких условиях могло многое случиться. И возможно, пришлось идти это расстояние пешком по сильному морозу. Пожилой человек вряд ли его осилил бы. Запись Миши Тихомирова
от 11 декабря 1941 года подтверждает трудности, с которыми сталкивались покидающие город люди: «Идут разговоры об эвакуации через лед Ладожского озера. Кто говорит, что идти пешком 200 километров, кто - 250» (с. 134). Эти сложности зачастую становились сдерживающим фактором при согласии семей на эвакуацию.
Был еще один важный фактор, значительно повлиявший на эвакуацию населения в начале войны. Многие жители категорично не желали уезжать. Таня Вассоевич отмечала 28 июня 1941 года: «Слышала, что школы будут эвакуироваться. Мы все считаем, что это сумасшествие. Я категорично против поездки» (с. 83). О грядущей блокаде никто не может подозревать. И самые страшные образы будущего вряд ли могли нарисовать в воображении тот ад, в котором окажутся город и его жители буквально в начале осени. Никто не знал и то, чем обернется блокада. Даже 2 ноября Боря Капранов радовался, узнав, что школьный товарищ не уехал по эвакуации.
Галя Зимницкая отмечала, что решение об эвакуации в конце июля - начале августа завода «Прогресс», на котором работали ее мама и отчим, они с бабушкой встретили категоричным неприятием. Родители ее тоже расстроились от этой новости. «Сердце мое оборвалось. Уехать из Ленинграда! … И вдруг моя бабушка заявляет, что она останется в городе и не сдвинется с места, что бы ни было» (с. 92). Галя записала, что твердо решила не ехать и остаться с бабушкой. Через два дня стало известно о том, что некоторые цеха не будут эвакуированы, и родителям нашлась работа. Возможность остаться была встречена в семье с энтузиазмом: «Все уладилось, родители повеселели». Уже в конце января Галя отметит взгляд тяжело болеющего отчима. Ей почудится упрек, что они остались и теперь он умирает. «Ведь это мы с бабушкой восстали против эвакуации», и даже когда ему осенью предлагали эвакуироваться на Большую землю, он решил остаться, чтобы поддержать дорогих ему женщин (с. 104). В словах Гали чувствуется вина за то, что она настояла на том, чтобы не уезжать из Ленинграда.
Алла Киселева, как и многие ребята, не хотела покидать город, так ее папа оставался, и она боялась с ним больше не увидеться.
Валя Петерсон в конце октября уговаривала маму остаться. Прошло уже полтора месяца блокады, но желание остаться в Ленинграде было сильно еще у многих. К тому же пути эвакуации были существенно ограничены и не отличались безопасностью. При этом многие искренне не понимали, куда и зачем уезжать.
Даже летом 1942 года некоторые выражали сомнения в целесообразности эвакуации и колебались. Капа Вознесенская была учащейся ремесленного училища. В июне 1942 года им предложили эвакуироваться, забрав родителей. Мама Капы отказалась в надежде на скорое улучшение ситуации. Но и сама девушка не хотела уезжать. 5 июля училище было эвакуировано в Казань. Капа и несколько ее однокашников остались в городе. Правда, девушка не была до конца уверена в правильности сделанного выбора. Продолжающиеся обстрелы города и не очень обнадеживающая ситуация на фронте заставили ее усомниться в своём решении уже спустя неделю: «Прямо не знаешь, эвакуироваться или нет» (с. 128).
Миша Тихомиров, который часто упоминал о желании эвакуироваться, в разгар эвакуации через Ладожское озеро зимой 1942 года написал следующее: «Мы об эвакуации пока невысокого мнения: идут слухи, что везде живется несладко; да и появилась надежда на улучшение положения в Ленинграде». Далее он отметил, что родные знакомой писали из Ташкента о разочаровании в нем: с работой плохо и продукты тяжело достать (с. 143).
И все же многие со временем приходили к выводу о неизбежности эвакуации.
В конце января была налажена работа по ледовой дороге через Ладожское озеро. Именно она спасла наибольшее количество жизней ленинградцев и тех, кто был эвакуирован в город накануне блокады. Так, Миша Тихомиров 11 февраля отмечал: «Эвакуация идет сейчас, по-моему, полным ходом. По утрам очень часто видишь саночки с вещами, ползущие к Финскому вокзалу, откуда идут эшелоны к Ладожскому озеру» (с. 143) .
Училище Маруси Еремкиной эвакуировалось в Томск уже в январе 1942 года. Маруся смогла вернуться в свою деревню, не поехав с однокашниками.
Эвакуация по льду Ладоги была налажена до начала апреля. Лена Мухина, оставшаяся одна в городе после смерти родных, решила уехать к родственникам. Девушка тщательно подготовилась к поездке, собрала вещи, все распродала и даже сдала часть карточек. Она не успела буквально на один день. «Сейчас эвакуация прекращена и возобновится вновь только после освобождения Ладожского озера ото льда. Все эти дни свободно можно было уехать, записавшись в тот же день» (с. 196). Лена попала на эвакопункт 6 апреля и решила вернуться с вещами на следующий день. Но именно с 7-го числа эвакуация этим путем была приостановлена. Им было объявлено, что «эвакуация вообще временно прекращена в связи с наступлением весенних теплых дней и большой перегрузки последних эшелонов». Лена смогла эвакуироваться из города в конце мая.
После смерти мамы и брата Таня Вассоевич также осталась одна в Ленинграде. Ее папу начало войны застало в геологической экспедиции далеко от дома. Поэтому Таня решила ехать к нему. 31 марта 1942 она позвонила в Нефтяной геологоразведочный институт, где работал папа. И ей помогли с эвакуацией. Таня уехала из Ленинграда в мае после возобновления работы водных путей (с. 86).
Лера Игошева с мамой тоже ждали возможности эвакуироваться из города после восстановления переправы по Ладоге. Они написали родственникам, и те ответили, что их ждут. Запись от 28 апреля 1942 года гласит: «Теперь, как только начнется эвакуация на баржах, мы с мамой будем переезжать в Вытегру. Все наши помыслы сводятся к этой поездке» (с. 78).
По словам Миши Тихомирова, в середине мая многие жители города активно готовились к эвакуации: «Толкучка обогащается: скоро эвакуация, и это отъезжающие распродаются» (с. 148).
Как видим из анализа блокадных дневников, эвакуация в Ленинграде практически не прекращалась. При этом уже в конце августа 1941 года было прервано железнодорожное сообщение Ленинграда со страной. Были перекрыты многие возможности. Но и сами жители не торопились покидать город по разным причинам. Многие не представляли, насколько затянется блокада. Некоторые не желали покидать остающихся родственников. Да и голод, болезни, обстрелы зачастую вмешивались в планы безжалостным образом.
Эвакуация была сопряжена с множеством трудностей. И даже знаменитая «Дорога жизни» не гарантировала спасения. Поэтому наладить полноценную эвакуацию для властей было важной задачей. После уничтожения продовольственных запасов, когда в первые дни блокады фашисты разбомбили Бадаевские склады, вопрос со снабжением города встал очень остро. Власти были заинтересованы в том, чтобы вывезти тех, кто внутри города не способен был принести пользу, но тратил ресурсы. Поэтому изначально была налажена эвакуация детей, учащихся училищ, различных организаций, не работающих непосредственно на оборонные заказы. Однако наладить этот процесс было очень сложно. Эвакуация – это не каприз, не прихоть. Это трудоемкое дело. Оно требовало тщательных сборов, подготовки и охраны эвакуируемых на всем протяжении до безопасного места.
Как видим, утверждение о нежелании властей спасать людей является абсурдным и смело может быть названо ложным.
Л.В. ЩЕРБАКОВА, кандидат культурологии, доцент кафедры гуманитарных наук и психологии ФГБОУ ВО «Астраханский государственный технический университет»