Очередная партия гуманитарной помощи доставлена в Луганскую республиканскую клиническую больницу. В коробках все самое необходимое: медикаменты, крупы, тушенка, растительное масло, сладости и сахар, средства личной гигиены, вода. Плюс детские письма и рисунки – для поднятия боевого духа. Гуманитарный сбор члены тамбовского «Боевого братства» объявили три недели назад: за это время были сотни звонков и встреч. Просили передать «за ленточку», чтобы держались. Здесь за них молятся. За всех – за наших и «не наших».
ВСЕМ МИРОМ
Два часа ночи. Тамбов. Набитую до отказа «газель» в Луганск отправили несколькими часами ранее.
Руководитель Тамбовского регионального отделения «Боевого братства» Майя Джепбарова укладывает в свою машину последние коробки. Кивает в сторону трассы, тут же поясняя:
– Ничего, у границы догоним.
До границы более семисот километров. Почти десять часов пути.
– А ведь первый раз гуманитарную помощь мы повезли ровно месяц назад, 27 июня. Символично, да?
За этот месяц число желающих помочь выросло почти вдвое. То ли «сарафанное радио» сработало, то ли попросту люди узнали, как и чем можно помочь. Оперативно подключились районы Тамбовской области. Собирали продукты и медикаменты, средства личной гигиены…
– Все спонтанно произошло, – вспоминает Майя. – Просто позвонили в луганскую больницу, спросили, чем можно помочь. Медики дали список медикаментов. Одежду попросили. Ее действительно не хватает. Даже сейчас. Вот смотрите: поступают парни с передовой. Счет идет на секунды. Одежду тут же разрезают. А где новую взять? Местные помогают, чем могут, но все равно не хватает.
Поначалу «гуманитарку» собирали только по боевым товарищам – Союз десантников Тамбовской области, областной ДОСААФ, моршанское казачество, региональное отделение общероссийской общественной организации военных инвалидов «ВоИн», военно-патриотический клуб «Тамбовский рубеж» и другие. Потом подключились политические партии – «Единая Россия» и «Родина». Звонили общественники, бизнесмены и волонтеры. У всех один вопрос: как можно помочь? Медикаменты для своих аптеки отпускали по закупочной цене. Производители приносили коробки с еще заводскими наклейками. Кто-то шил вещи и передавал в пункт сбора. Приходили рядовые тамбовчане: кто пару маек принесет, кто целую коробку – так всем миром и собирали.
– Ребята с передовой просили «Живый в помощи». Несколько храмов откликнулись, передавали бойцам ленточки с молитвами и маленькие иконы. И много детских писем было – около сотни. Это колоссальная поддержка, – рассказывает Майя Джепбарова.
ЗЕМЛЯ ЧУВСТВУЕТ ВОЙНУ
– Смотри, какой маленький подсолнух.
– Земля чувствует войну. Поэтому.
Диалог, случайно долетевший до сознания, отрезвляет. Чем ближе к границе, тем больше военных колонн и гражданских автомобилей с символикой спецоперации. Даже флагов российских больше. Может, потому что до войны рукой подать.
А на войну мало кто хочет. Даже если очень нужно. Найти водителя с автомобилем, готового доставить «гуманитарку» в Луганск, в Тамбове оказалось настоящей проблемой. Перевозчики либо отказывались, либо называли неподъемную цену.
Сергей Комаров согласился. Обычный водитель из Тамбова вполне себе обычной «газели» – таких по России тысячи.
– Столько людей отказались, а Вы – нет. Почему?
Сергей смущается, немного по-детски отводит глаза.
– Да я не знаю даже. Меня попросили помочь, а я не смог отказать. Знаете, я ведь тоже в армии служил.
По луганской земле колонна с гуманитарным грузом движется медленнее. «Вертушки» в небе не дают забыться. И как напоминание – баннеры «Луганск. Мы на своей земле».
А делегацию из Тамбова уже ждут в республиканской больнице. Сейчас в ней своего рода «полевой госпиталь». Бойцам оказывают первую помощь и отправляют в Россию. Вытаскивают с того света и украинских военных. Пациентов на чужих и своих не делят. Говорят, что медицина должна быть вне политики. Однако даже для врачей все эти восемь лет не прошли бесследно.
– Помощь оказываем всем одинаковую. Но между собой все-таки говорим: наши и не наши…
Так здесь говорят.
«Я ПРОСТО ХОЧУ ОСТАТЬСЯ ДОМА»
В палатах светло. Окна выглядят непомерно большими. Видимо, так кажется по сравнению с длинным темным коридором.
Лена – женщина с большими уставшими глазами – держит за руку сына. Ей на вид лет пятьдесят.
Спрашиваю согласие на интервью. Лена удивленно переспрашивает:
- Так мы ж не бойцы, не наши.
- Но все равно же свои.
- Свои, – Лена повторяет слово, словно подтверждая, что действительно свои.
В темном коридоре – оживление. Врачи и медсестры перемещаются беззвучно, но непривычно быстро. Это замечают все.
– Мы из Северодонецка, – начинает Лена. – Знаете, до февраля мы очень хорошо жили. Работали, воспитывали внуков. Мы же под эти «восемь лет» не попали, нас никто не обстреливал. Вот Луганск и Донецк – да, они на линии были. Мы только из газет и по телевидению слышали, что там неспокойно, но на себе не ощущали. У нас была обычная мирная жизнь. Город строился, даже не ожидали, что так может случиться. Когда военные зашли в город, я не верила, что нужно к чему-то готовиться. Поначалу даже документы не собирала.
Лена разговаривает спокойно. Даже слишком, словно рассказывает не о своей жизни. Но так только кажется.
– С марта все изменилось. Стали стрелять. Чем дальше, тем сильнее. В подвалах мы не прятались, у нас их просто не было. Сидели в своих квартирах. А потом ВСУ-шники начали снимать нас с дронов. Затем обстреливали. Прилетало туда, где были люди, где они готовили еду. Сына ранило возле подъезда. Ранение было сильное. Он весь пересечен осколками. Муж узнал, где стоят российские военнослужащие. Они помогли вывезти сына. После того, как его ранило, я ВСУ прокляла. Особенно тех, кто отдавал приказ стрелять по мирным жителям. Потому что в нашем квартале военных не было совсем.
В больницу попал и муж – контузия. Когда стало легче, вывез Лену из Северодонецка. А там еще остались люди.
– Мы ездим домой каждую неделю. Благо, квартира цела осталась. Но город похож на руины. Только фильм ужасов снимать. Нет света, воды, газа. Никто не вывозит мусор. Смотришь на все это, и сердце кровью обливается. Столько людей там еще осталось. А они еще пытаются чем-то торговать возле рынка, какие-то магазины открывают. Начинает теплиться надежда, что город отстроят.
– Вы хотите остаться в составе Украины?
– Нет, не хочу. Я просто хочу остаться дома. Там, где я родилась, где выросла. Здесь наш дом.
«НЕ ВЕРИЛИ…»
Музыкант Александр Якимов обходит одну палату за другой. В каждой – мини-концерт. Звучат русские и казачьи песни. На Донбасс педагог тамбовской детской музыкальной школы №2 имени В.К. Мержанова, солист ансамбля «Русский романс» приезжает не в первый раз. Почему?
– Зов сердца, - говорит Якимов. – Это мой долг, проявление патриотизма.
Музыкант входит в женскую палату. Девчонки сразу же начинают улыбаться.
– А мы думали, радио включили, оказывается, он вживую поет.
Женщины плачут. Пожалуй, от избытка эмоций.
– А у меня день рождения сегодня. Двадцать девять лет. Такой подарок замечательный сделали.
На больничном столике – вафельный тортик и коробка конфет. Завидев гостей, Рита тут же кидается раздавать конфеты. Праздник все-таки.
– Мы с мамой в ДТП попали. Она сейчас в другом городе. Даже не знаю, в сознании ли она или нет.
Рита с мамой живет в городе Рубежное. О событиях последних месяцев она рассказывает, стараясь не разрыдаться. Получается плохо.
– Мы с соседями мало общались, после февраля стали больше. Мама не соглашалась выезжать. Вопервых, потому что в соседнем подъезде бросили бабушку. Соседи уехали и даже не сказали, что она одна там сидит с переломанными руками. Мы ее с ложечки кормили. Во-вторых, у нас звери – собаки и кошки. Кто о них заботиться будет?
Рита переводит дыхание. В больших еще детских глазах – страх. Что будет дальше, ей даже думать не хочется.
– Солдаты ВСУ запугивали нас, вламывались в дома. Хорошо, не догадались, что мы перелезаем с балкона на балкон. Двери перевязаны автомобильным ремнем – стреляют же. Возле нашего дома было большое бомбоубежище, построенное для завода. Потом добрые люди рассказали, что есть еще несколько бомбоубежищ неподалеку. Вот солдаты и перебегали от одного к другому. Они стреляют и прячутся, чтобы по ним не попало. Прилетало к нам. В нашем районе только полтора дома осталось – наша половина и еще один одноподъездный дом, да и тот подбитый. И все. Освободили нас 25 апреля. Мы слышали, как украинская армия отступала. А потом пришли бойцы ЛНР. Я спокойно их встретила, а мама плакала – не верила, что они придут.
«ЛУЧШЕ Я ПОЙДУ, ЧЕМ МОЙ БРАТ ИЛИ ОТЕЦ»
– Воевать было не страшно, а когда обстреляли – смотришь на себя, и уже страшно.
Костя – контрактник, командир отделения. Из местных. Старается отвечать бодро, но видно, что сдерживает боль. Голос моложавый, выдает реальный возраст – ему не больше тридцати. Но выглядит Костя старше.
– Я так решил: лучше я пойду воевать, чем мой отец или брат. Либо за них переживать, либо сам за себя. До 14-го года я хорошо жил. Машину себе купил и мотоцикл, в деньгах не нуждался. А в 14-м тяжко всем стало. Постоянные взрывы, по ночам толком не спали. Светло от бомбежек, как днем. Когда до Дебальцево всех отогнали, тише стало. Какое-никакое перемирие. Только, понимаете, неправильно все это. Они же на мою землю пришли, на мой дом, на родителей. Я после перемирия немного в Москве поработал, а потом решил, что буду защищать. Вернулся домой.
– Вы знали, против кого воюете?
– Конечно! У меня братья и родственники там.
– Там - это где?
– На Украине. У меня дедушка с бабушкой со Львова. Они знают, как мы все эти годы здесь живем, а все равно кричат, что мы захватчики и сепаратисты, что нам здесь нечего делать. У нас в семье вся эта война происходит. С 14-го года не общаемся.
Говорим о спецоперации.
– Мы готовились к этому. Знали, что либо мы пойдем, либо пойдут на нас.
– Ваши соседи по палатам об украинской армии нелестно отзываются. Мирным угрожали…
– Я водитель. Везде езжу. Есть такие города. Это даже жестокостью назвать нельзя, что националисты там творили. Они же грабят, насилуют, мирными жителями прикрываются. Слов не подобрать.
Наступает тишина. По взгляду вижу, что Косте больно.
– Вы в победу верите?
– Конечно! Сейчас нога оклемается - и снова служить. Вы поймите, я не ради денег иду. У меня два прадеда с войны не вернулись. Отец служил, дядька Афган и Чечню прошел. Лучше я пойду их защищать, чем они меня. А когда все закончится, работать буду, если буду способен. Пока силы есть, на месте точно сидеть не стану. Я же уезжал. И в Москве был, и людей по России возил. Все равно домой тянет. Без дома никуда.
На выходе окликает боец. Представляется Денисом. Доброволец из Луганска.
– Знаете, что Вам хочу сказать - я еще в 14-м году воевать пошел. Я за Русский мир. Чтобы мы в дальнейшем с Россией были. Так лучше будет. Верю, что после победы все начнет налаживаться, весь Донбасс отстроим. Я верю.
И я верю…
P.S.
– Что Вы фотографируете? – Большой добродушный мужчина широко улыбается.
– Флаги над больницей.
– А я вот только начал ходить. Тяжело ранили. Остался без глаза. Врачи сказали, что чудом выжил. Но служить больше не могу, теперь спишут.
Боец отводит взгляд, размышляя о чем-то своем.
– Раз Господь Вам сохранил жизнь, значит, Вы еще можете сделать много добрых дел, – стараюсь приободрить случайного знакомого. – Как Вас зовут?
– Иван.
Мужчина по-детски улыбается.
– А я ведь хочу консервный завод открыть. У нас в Луганске ж ничего своего нет. Все привозное. У меня и сельхозпроизводители знакомые есть.
– Значит, после победы обязательно приедем на открытие Вашего завода. Вы только поправляйтесь. Договорились?
– Договорились. Только после победы обязательно приезжайте.