На долю отца Михаила пришлось много испытаний и самых невероятных жизненных перипетий. Во время войны он получил ранение. Благодаря смекалке преодолел препятствия к поступлению в духовную семинарию. Стал однокурсником будущего Святейшего Патриарха Московского и всея Руси. Избрал местом служения Дальний Восток и там по обету продолжил благоукрашать один из храмов. Совершил непредсказуемый переезд на Тамбовщину. Устроил в своем доме зимний сад, где поселил одного экзотического обитателя. Спас святыни из горящей церкви. Восстановил полуразрушенный Сергиевский храм в Стрельцах, приход которого продолжает окормлять по сей день. И все это вместилось в восемь десятков лет.
В юбилейный год своего священнического служения отец Михаил подробно и откровенно рассказал изданию о преодоленном пути – пути подвижническом, достойном служить примером для современников и потомков.
МИР И ВОЙНА
На первый взгляд кажется, что протоиерей Михаил Кудин строгий. Но лишь только его лицо озаряет мягкая улыбка и ласковым светом зажигаются глаза, становится ясно, что это – добрый отец. Ему хочется высказать все наболевшее, не сомневаясь в том, что в ответ прозвучат слова утешения и мудрый совет.
Родом отец Михаил с Полесья. 10 сентября 1940 года он появился на свет в городе Сарны Ровенской области.
– Полесье особое место было, это уголок на северо-западе Украины. Там жили русские, украинцы, белорусы, поляки, евреи, – вспоминает батюшка. – Все были верующие. Русские, украинцы, белорусы ходили в церковь, поляки – в костел, евреи – в синагогу. И все дружно жили. А уж когда началась война, там пошла неразбериха.
Родители протоиерея Михаила Александр и Ульяна были людьми простыми. Как часто случалось в том краю, в брак вступили русский и украинка. Глава семьи работал на железной дороге, супруга его занималась хозяйством и детьми, которых было пятеро. Во время войны отцу как железнодорожнику дали «бронь» и оставили работать на станции.
– Было трудно жить в городе тогда, нас, ребятишек, было уже четверо. Младшая Неонилла появилась после войны, – уточняет отец Михаил. – Мама коммерцией занималась: в одном селе берет табак, несет в другое, где табак не выращивают, а там мужики готовы все за него отдать. Табак меняет на мясо или на хлеб – что есть. В другом селе мяса нет, там зерна возьмет. Зерно несет в город, перемалывает. Я и сам в детстве молол на ручной мельнице: камень на камне, под низом лежал сплошной, на верхнем дырка была, и ручка пристроена. Зерна насыпают, крутят. Лоточек стоял, под ним мешок – мука в него высыпалась. Мама пекла хлеб, булки и продавала на рынке. Когда не случалось продать, то нас, детей, кормила. Так мы жили. После войны она все плакала: «Детки, детки, удивляюсь, как вы выжили, как Господь вас держал. Сколько вы голодные сидели, недоедали, недопивали, ничего не видели».
Однако война дала о себе знать не только бытовыми трудностями, она расписалась в истории семьи кровью. Старший брат Ярослав при налетах авиации трижды получил ранения в одну ногу. На третий раз ее не спасли.
– Я тоже был ранен во время войны в левую ногу. От артерии в пяти миллиметрах осколок застрял, – рассказывает батюшка. – Бомбежка была, и осколок пробил косяк окна, платяной шкаф, убил возле печки подполковника военврача – он стоял грелся, а потом, уже обессиленный, этот осколок упал в кроватку, где я лежал. До сих пор отметина есть, хотя 77 лет прошло. Ко мне кинулись медсестры – у нас дома размещался медсанбат, – все вытащили, промыли, зашили. Жив остался.
Худо-бедно, но выжили в семье все. В положенное время дети вышли в люди. Ярослав, потерявший ногу, тоже нашел свое место: он шил мужскую одежду. Между прочим, отец Михаил сам обращался к нему, когда требовалась обновка. Второй брат работал машинистом тепловоза на железной дороге. Старшая сестра служила врачом-рентгенологом, младшая была замужем за полковником. Все они уже отошли в вечность. Из гнезда Кудиных остался лишь один долгожитель – отец Михаил.
СВЯТОЕ ИСПОВЕДНИЧЕСТВО
Поначалу и он выбрал себе вполне приемлемую, уважаемую в советском обществе профессию: после четырех лет армии трудился бухгалтером-ревизором в Управлении рабочего снабжения Укрлесхоззага. Ничто не предвещало перемен. Лишь в глубинах души молодого человека таилось смелое намерение. Оно зародилось еще во время военной службы в Уссурийске
– Я был верующим человеком с детства, ходил в церковь. Со второго класса мама меня научила читать по-славянски. Русского, украинского еще не так знал, как уже знал церковнославянский язык, – признается протоиерей Михаил. – Когда проходил военную службу в Уссурийске, прямо в форме ходил в Покровский храм, который в центре города стоял. Как увольнение – все по девчонкам, а я в церковь бегу. Заметил на церкви этой, возведенной в память о погибших в Русско-японской войне моряках и военнослужащих, следы истории. Дело в том, что во время Гражданской войны арки на колокольне замуровали шлакобетоном, сделали там амбразуры, поставили пушки, чтобы оттуда стрелять. Так все и осталось. Когда я служил в армии, произошел несчастный случай, погибли пять человек, а я живой остался. И понял, что надо привести эту церковь в надлежащий вид. Поэтому решил учиться в семинарии и служить пойти в Уссурийск.
Однако в глубоко советские времена встать на путь священнического служения было не так-то просто. Власть всеми способами препятствовала духовному преемству, особенно среди молодежи. Отец Михаил стал одним из тех многих юношей, кому довелось понести подвиг исповедничества:
– Когда я поступал в 1965 году в семинарию, год мне сорвали. Я всегда был откровенен, не скрывал, что собираюсь в семинарию. В армии отслужил. Свободен строить свою жизнь, как хочу. Выписался из паспортного стола, снялся с воинского учета, собрал вещи, взял билет. Уже попрощался с папой и сестрой на вокзале. Сажусь в поезд, подходят трое – военком, начальник милиции и еще один в гражданской одежде: «Михаил Александрович, пожалуйста, вам повестка, послезавтра на военные сборы». Какие сборы? Я уже здесь не числюсь. А мне говорят: вы военнообязанный, не можете уклоняться от службы, иначе ждет арест. За отказ от исполнения воинских обязанностей была статья, по которой давали, кажется, до двух лет тюрьмы. Подумал: что им стоит, возьмут и посадят. Скажут, убежал от военной службы, хотя я отслужил почти четыре года санинструктором. Так я не поехал. Отправили меня на курсы переподготовки. А там мне все знакомо давным-давно.
Молодого человека это не остановило, он решил во что бы то ни стало поступить на следующий год в семинарию. Теперь он был мудрее и пустил в ход смекалку. Случилось поехать по путевке в Адлер, побывать в гостях у местного священника-земляка. Как раз его дочка косвенно помогла воплотить хитрую комбинацию: дома Михаил Кудин объявил, что женится на ней, переезжает в Сухум и ни в какую семинарию поступать не будет.
– На следующий год я беру билет до Адлера, доезжаю до Киева, в Киеве билет сдаю в кассу и пересаживаюсь на самолет в Ленинград. Таким образом я поступил в семинарию. В Сарнах пошел переполох по партийной линии. А я уже учусь, – улыбается батюшка.
ЗОЛОТЫЕ ГОДЫ
Говорят, студенческие годы – время золотое. И многое впереди, и многое в настоящем – новые открытия, судьбоносные встречи, увлекательное общение. То же было и у отца Михаила:
– До семинарии я никого из духовных лиц, кроме нашего городского батюшки отца Павла, не знал. Хотя в роду у меня был архиепископ Мстислав (Волонсевич): мой отец приходился ему троюродным братом. Архиерея впервые увидел, когда поступил в семинарию. Это был митрополит Ленинградский и Новгородский Никодим. Владимир Гундяев (ныне Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл. – Прим. ред.) тогда был старшим иподьяконом у него. Он пригласил меня иподьяконствовать. Я уж молчу, что архиерея никогда не видел. Подхожу, стихарь беру. А у нас в церкви прислуживали без стихаря. Батюшка благословил какой-то, я впервые надел стихарь и иподьяконствовал митрополиту Никодиму с нынешним Святейшим.
Как признается отец Михаил, он все время «догонял» будущего Патриарха Кирилла, когда их переводили на курсы, несколько раз «перепрыгивая» через год. Но все-таки было время, когда они сидели в одной аудитории. И хотя минуло много лет, Святейший, по свидетельству батюшки, помнит своего однокурсника:
– В Храме Христа Спасителя совершалась хиротония епископа Балашовского и Ртищевского Тарасия, который был у меня послушником в Стрельцах. Там присутствовал Святейший, и я подошел к нему: «Вы меня не узнали?» Ему показалось знакомым лицо. Я назвался. Он хвать меня в обнимку – и целовать. Поговорили, вспомнили. Он дал мне слово на трапезе в честь хиротонии – поздравить моего ученика. Когда Патриарх приезжал к нам в Тамбов, я тоже беседовал с ним в алтаре.
За время учебы отец Михаил перенял опыт многих преподавателей, подружился со многими студентами. Молодые люди культурно просвещались в северной столице: ходили в театр, на оперу и балет, не отказывались от приглашения в гости.
– Есть о чем вспомнить, – подтверждает священник. – Не было такого случая, чтобы, когда служу Литургию, не помянул знакомых архиереев. Знаю биографии многих, какой путь у каждого. Служба была тяжелая, и тяжело было продвигаться. Главные учителя и преподаватели были у меня в семинарии и в академии. Никогда их не забуду. Они на многое открыли глаза. Я верить верил, а объяснить ничего не мог. Сейчас же не все, но многое могу объяснить: почему в церкви служба совершается так, а не подругому. Без семинарии священник, так сказать, малограмотный. Там даются такие знания, какие нигде не получить. У нас преподаватели были светила, которые еще при царе получили образование. Протоиерей Михаил Сперанский, например. Когда я уже служил в Тамбовской епархии, приезжал в Петербург, батюшка был больной, даже не узнал меня сначала. Я напомнил свое имя. У него слезы из глаз брызнули, начал расспрашивать, как да что. Он был простой добрейший человек. Профессор Николай Дмитриевич Успенский. Он преподавал литургику – церковный устав. Был очень строгим, говорил: на пять знает один Господь Бог, на четыре преподаватель, вы все троечники. Но у меня всегда была пятерка. Я его любил. Всегда платится: как ты относишься, так и к тебе относятся.
Еще будучи студентом третьего курса Ленинградской духовной академии, отец Михаил с одним совершенно твердым намерением поехал в Иркутскую епархию, которую в те времена возглавлял архиепископ Вениамин (Новицкий).
– Это святой жизни человек был, – свидетельствует батюшка. – Он много претерпел, тринадцать лет был в лагере и ссылке. Я поехал, чтобы принять сан из его рук. Он меня рукоположил в кафедральном Знаменском соборе Иркутска. Сан я получил в мае 1971 года. А через два дня Владыка направил меня по моей просьбе в Уссурийск. Прямо со школьной скамьи – настоятелем. А храм был многоклирный, пять священников служило.
НОВЫЕ ЗЕМЛИ
Так, отец Михаил стал настоятелем того самого Покровского храма, где ему непременно хотелось восстановить колокольню. В это же время он перевелся в Московскую духовную академию, которую окончил заочно в 1974 году, совмещая учебу с пастырским служением. В Уссурийске священник подвизался два года, и за это время успел исполнить обет: удалось восстановить колокольню и расписать храм, что, кстати, не успели сделать до революции. Миссия на Дальнем Востоке была выполнена. Владыку Вениамина как раз переводили из Иркутска в Чебоксары, и он отпустил отца Михаила на Запад. Батюшка принял приглашение епископа Дамаскина (Бодрого) – и так оказался в Тамбовской епархии.
– Ни разу я не был на Тамбовщине, впервые приехал сюда в начале февраля 1973 года. На Тамбов посмотрел, у меня волосы дыбом встали: с железнодорожного вокзала до самой Советской развалюшки стояли, ни одного многоэтажного дома не было. А Уссурийск – красивейший город. Думаю, не поеду. Но все-таки решился и приехал сюда в начале июня того же года.
КОЛОКОЛЬНЫЙ ЗВОН
Отец Михаил сразу получил назначение в Кирсанов, где довелось прослужить 13 лет.
Поселился священник в деревянном сельском домике. Всем комнатушкам, хоть они и два на три в одно окно, нашлось свое применение: гостиная, столовая, спальня, кабинет. А в одной из них батюшка разбил зимний сад, куда определил диковинного питомца – обезьянку. Зеленую мартышку по кличке Чек отцу Михаилу подарили во Владивостоке. О своем маленьком друге он вспоминает с особой теплотой:
– Чек любил и лучок зелененький, и помидоры. А ведь помидоров, огурцов зимой не было. Зеленой будулыжки невозможно было купить ни в магазине, ни на рынке. На окнах выращивал лук. Огурцы плелись по четыре метра. Петрушка, укроп, сельдерей, пастернак, пшеница, всякая травка – что есть сажал. Зима, метель – а тут помидоры, огурцы свежие. Взял, разрезал: половину сам съем, половину Чеку отдам, он с удовольствием жует. Когда я помидор срываю, он в клетке так и вертится. Он в большой клетке у меня сидел. Дикий был, но со мной гулял, и на плечо, бывало, залезет. Когда у меня настроение пропадало, никому не разрешал подойти ко мне даже близко. Кидается, кусается. Двадцать лет у меня прожил, до глубокой старости.
Идиллия царила в доме, но вне его стен шла настоящая борьба за право верующего человека.
– Я не помирился с советской властью. У меня с ней война была, – категорично заявляет настоятель Сергиевского храма. – Когда приехал в Кирсанов, начал с первого дня звонить в колокола, а здесь это было запрещено, за это наказывали. Хотя для отвода глаз в 1962 году было подписано постановление Совмина СССР, где говорилось о том, чтобы не запрещать проводить колокольный звон в соборах и храмах Русской Православной Церкви. На Дальнем Востоке звонили, там православным давали немного свободы. И вот в 73-м году, в пору брежневского застоя, начал звонить в Кирсанове. Что же тут поднялось! Обвиняли во всех грехах, какие только существуют в мире. Жил-то я один, семьи не было. А вокруг меня люди, прихожане. Утром и вечером я в храме. Все знают, все бывают у меня. Ни малейшего незаконного не сделаешь – весь на виду. Появилась в середине 80-х годов экспериментальная «Волга» 24-10. Я купил себе такую машину, хотя сам за рулем никогда не ездил и не езжу. Фельетон появляется в газете по этому поводу – так вели борьбу со мной за колокольный звон. Раз десять меня увольняли за эти тринадцать лет.
Отец Михаил между тем крепко стоял на своем. Тогда были созданы условия, чтобы уже архиерей наложил запрет на его служение. Владыке Валентину (Мищуку), который вскоре после этого возглавил Тамбовскую епархию, пришлось провести собственное расследование, чтобы понять, насколько достоверны слухи.
– Он трижды приезжал и вечером, и среди ночи, – рассказывает батюшка. – Он был человек уже новых взглядов, не боялся так властей. Раз приезжает полдвенадцатого ночи. Я не знал его, еще не видел. Дверь открываю, архиерей с панагией стоит. «Владыка, благословите. Войдите в дом». Он прошел, везде посмотрел, никого у меня нет. Второй раз прибыл полтретьего ночи. С Пензы ехал, говорит. Тоже зашел, всюду заглянул. В зимнем саду свет включили, проснулся Чек мой: что такое, это же непривычно. Владыка третий раз приехал тоже ночью. Да и понял: клевета все то, что он слышал.
Вскоре все вернулось на круги своя. Отец Михаил с новыми силами вышел на служение Богу и людям.
МОМЕНТЫ ИСТИНЫ
Более того, за испытаниями последовал расцвет. Принявший Тамбовскую кафедру епископ Евгений (Ждан) заметил грамотного, умудренного опытом пастыря. С 1987 года и вплоть до 2016-го ему были поручены не только храмы, но и благочиния – сначала Тамбовское, затем Рассказовское. Доверили ему и преподавательскую деятельность в Тамбовском духовном училище.
Как раз то, что отец Михаил занимал пост благочинного, связало его судьбу с Сергиевской церковью в Стрельцах более чем на тридцать лет. Он сам подъял этот тяжелый крест – чтобы возродить святыню.
– Говорили, ее восстановить жизни не хватит, – вспоминает отец Михаил. – Тогда я предложил Владыке Евгению свою кандидатуру. Все внимание сосредоточил на этой церкви.
За то время, что продолжается восстановление, она превратилась из руин в достопримечательность Притамбовья.
В ней, между прочим, хранится свидетельство настоящего героического поступка настоятеля – это Антиминс в приделе Жен-мироносиц. Его, а также Евангелие, батюшка вынес из горящей церкви в честь Жен-мироносиц, что когда-то стояла на Новой Ляде.
За свои усердные труды на благо Церкви протоиерей Михаил Кудин удостоен высоких патриарших наград. Богослужение совершает в митре, Литургию служит с открытыми царскими вратами по «Отче наш». Награжден орденами преподобного Сергия Радонежского и преподобного Серафима Саровского, медалью «100-летие восстановления Патриаршества в Русской Православной Церкви». Совсем недавно был удостоен второго наперсного креста с украшениями. На сегодняшний день он один из почтенных священнослужителей на Тамбовщине.
– Наш Владыка Феодосий очень хорошо относится ко мне, со снисхождением, – делится батюшка. – И я его глубоко уважаю, люблю и ценю за то, что он строитель. Он служит в Стрельцах ежегодно, а то и два раза в год. В храме каждое дело совершается по его благословению.
Всю жизнь отец Михаил стоял перед выбором: служение Богу или мир с его соблазнами. Он всегда выбирал крест. И даже теперь, несмотря на немощи, старец продолжает свое самоотверженное служение. Батюшке безмерно дорого то, что есть эта счастливая возможность предстоять у престола. И он будет предстоять, пока достает и сил, и воли. Потому что он всецело предан Господу.