Этим записям чуть больше полувека. А событиям, которые в них описаны, и того больше. Дневник Ольги Тарховой, троюродной сестры знаменитого академика Константина Васильевича Островитянова, уже окрестили настоящей находкой. По меркам региона уж точно. В этих тетрадях все: светская жизнь Тамбова начала двадцатого века, оценка революционных событий и, пожалуй, одна из главных загадок самой влиятельной женщины Тамбова Александры Нарышкиной. Впрочем, и судьба Симаки – так называли девушку родные, тетушки автора дневника - также похожа на приключенческий роман. Жаль, что, в отличие от литературных произведений этого жанра, нашей истории не суждено иметь счастливый конец.
ДОМ НА КИРПИЧНОЙ
Почерк почти не разобрать – виной тому то ли время, то обстоятельства, при которых был написан дневник. История жизни Серафимы Островитяновой записана ее племянницей, Ольгой Тарховой, дочерью родной сестры Людмилы и Якова Тархова, одного из последних священников ныне утраченной Варваринской церкви. Дневник сохранили потомки. А обнаружил его в семейном архиве краевед Денис Силин.
Точная дата рождения Симаки неизвестна. Примерно 1889 год. К этому времени семья Островитяновых живет в 57-м квартале губернского города Тамбова. Жилье, считай, казенное. Одноэтажный деревянный дом, оцененный по окладу в семьдесят рублей, предназначался для проживания семей действующих священников Введенского храма, к слову, не имеющих собственного владения.
– Служба в крупном городском храме и скорый перевод в январе 1891 года в Варваринскую церковь Тамбова позволили отцу семейства Михаилу Островитянову быстро поправить финансовое положение и вскоре приобрести земельный участок, на котором был выстроен из кирпича и бревен большой собственный дом, – пояснят Денис Силин.
Каким был дом? Племянница Ольга, та самая, что записала свои воспоминания о Симаке, позже напишет: «…дедушка Михаил Павлович Островитянов… был… эстет в душе, рисовавший и даже вышивавший, безусловно верующий, был он незаурядный человек».
Кирпичная улица, ныне улица 60 лет Октября, утопала в садах. Современники вспоминали чудесный яблоневый сад Островитяновых, пальмы, которые росли в доме. В гостиной – большой аквариум с рыбками.
Хозяйка дома, Александра Ивановна Островитянова, любила держать «живность»: домашнюю птицу, коров и прочее. На дворе были коровник и сенник. Одним словом, помещичья усадьба в миниатюре. Как водится по всем канонам жанра, в семье Островитяновых было три дочери. Точнее, из тринадцати детей, родившихся у Александры Ивановны, в живых остались только три сестры.
Беда приходит 2 марта 1901 года. От чахотки умирает глава семейства Михаил Островитянов. Тот самый дом на Кирпичной с пальмами, аквариумными рыбками и цветущими садами покупают соседи Владимировы.
Комментируя ситуацию, краевед Денис Силин добавляет: три дочери в доме - без отца и богатого приданого замуж за богатого и знатного кавалера им выйти было крайне трудно. Выручают те самые Владимировы. Они помогают Александре Ивановне устроиться на работу заведующей в винную лавку. Только не в Тамбове. Она уезжает в Новгородовку, село Тамбовского уезда, ныне Рассказовского района.
А теперь детали. Почти что хроника событий. Все та же Ольга Тархова в своих воспоминаниях запишет:
«…мы ездили к бабушке в гости, выходили на станции «Ломовис», где нас уже ждала лошадь и коляска с кучером Павлом, которого высылала бабушка. Винная лавка стояла на возвышении, каком-то холме; помню, что дом был бревенчатый, выкрашенный в серый цвет, крыша – железная, красная. Стояла эта лавка в стороне от села: оно лежало минут в 10-15 ходьбы. Кругом – поле: ни сада, ни рощи, ни деревца, одним словом, стояла «на юру». Был широкий двор и там у бабушки была «живность». Сама лавка представляла из себя высокую, большую комнату, очень чистую, где на полках стояли четверти, бутылки и маленькие шкалики с водкой. В солнечные дни лучи играли, преломляясь на этой посуде. У двери висел колокольчик, который звенел каждый раз, когда входили в помещение. На звонок бабушка выходила из своей квартиры, которая помещалась за стенкой. От прихожей полки с вином были отгорожены перегородкой – железной сеткой, очень частой ковки. По состоянию на 1905 г. в буднее время бабушка ни разу в своей лавке не подвергалась никакому разгрому или насилию – это очень показательно характеризует личность бабушки. Она была очень любима крестьянами за свою доброту и справедливость, часто она удерживала от пьянства людей. Душа у бабушки была очень широкая – это было, наверное, у нее в крови, от ее предков, которые промотали все свои имения. В молодости она, наверное, была очень хороша, а в старости у нее были очень красивые, блестящие карие глаза. Любила очень выпекать пироги, тесто у нее выходило замечательное…».
СИМАКА
После смерти отца и отъезда матери Симака остается в Тамбове в доме старшей сестры Людмилы. Жили они поблизости от Кирпичной, в доме №4 по улице Кузьминской, современной Астраханской. В шестидесятых годах двадцатого века дом снесут, а на его месте вырастет девятиэтажное здание жилого дома по адресу: улица Антонова-Овсеенко (современная улица Астраханская), д. 4а.
– Семья Тарховых была большая и очень дружная, поэтому они без колебаний взяли под опеку свою родственницу, – рассказывает краевед. – В зале дома Тарховых был большой рояль, и обе сестры, Людмила и Серафима, могли свободно упражняться в игре на клавишах. Яков Тархов очень любил свою жену и часто покупал ей в качестве подарка ноты, изданные владельцем музыкального издательства П.И. Юргенсона – официальным поставщиком Тамбовского отделения музыкального общества. До наших дней сохранились переплетенные в два толстых тома ноты с монограммой «ЛТ» – «Людмила Тархова» – в правом нижнем углу.
В 1903 году Симака поступает на первый курс Тамбовского отделения Императорского Русского музыкального общества по классу фортепиано. Здесь училась и ее старшая сестра Людмила.
– Преподавателем по классу фортепиано у обеих сестер был сам директор Музыкального училища Соломон Моисеевич Стариков. Просматривая страницы старых нот, порой можно заметить на их полях заметки и домашние задания, написанные директорским карандашом. Также сохранились ведомость об успехах и поведении на 1905/1906 учебный год с личной подписью Старикова и маленькая книжечка «Программы художественных предметов и правила Тамбовского Музыкального училища Императорского Русского музыкального общества» с пометой на первом форзаце: «Настоящая книжка с печатью Муз. училища может служить учащимся Муз. училища билетом для входа на концерты Тамбовского Отделения И.Р.М.О. на сезон 1911-1912 гг.», – уточняет Денис Силин.
К своим двадцати годам Серафима Островитянова становится одной из первых красавиц Тамбова. Причем красавиц с талантом. Современники вспоминали, что сам Стариков очень любил фортепианную музыку в исполнении Симаки, восхищался ее успехами, а она, в свою очередь, очень ценила Соломона Моисеевича как преподавателя и музыканта. Но неожиданно восхищение Старикова сменяется увлеченностью.
– Однажды Соломон Моисеевич набрался смелости объясниться с ней и даже сделал предложение, пообещав немедленно начать дело о разводе со своей второй женой Софьей Львовной, что по законам того времени было крайне трудным, почти невозможным предприятием, – уточняет Денис Силин. – Тем не менее Серафима Михайловна отвечает отказом. Причина банальна: своего наставника Симака уважает. Но! Она его не любит. Сердце девушки принадлежит другому. Вся эта ситуация создавала довольно неловкое положение для них обоих. Соломон Моисеевич был крайне огорчен отказом, обижен и все-таки продолжал настаивать на своем, а Серафима, напротив, стала старательно избегать его, делая это так мастерски, что даже самые близкие друзья и знакомые поверили в то, что она бросила посещать музыкальные классы и перестала выступать на концертах.
Забросив музыку, Симака устраивается на работу в Тамбовское уездное собрание ремингтоньеркой, то есть машинисткой машинописного бюро, печатавшей тексты на пишущей машинке Шоулза и Глиддена, более известной как «Ремингтон».
«ДОКТОР ВАШ»
Так кому же принадлежало сердце Симаки? О ее увлеченности доктором Вячеславом Аполлоновичем Шовским знали все, однако не одобряли этого выбора. Но, пожалуй, об этом расскажем чуть позже.
Итак, военный доктор Вячеслав Шовский – главная и единственная любовь в жизни Симаки. Что о нем известно? По сути, немногое. Родился в семье потомственного священника. Местом его рождения значится село Чикаревка Борисоглебского уезда Тамбовской губернии, ныне Жердевского района Тамбовской области. Дальним родственником военного медика являлся широко известный в свое время Афанасий Шовский (в монашестве Иоасаф).
Следуя по стопам отца, Вячеслав поступил в Духовное училище, а затем в Тамбовскую семинарию. Однако, не завершив полного курса обучения, бросил духовное образование и уехал в столицу, став студентом медицинского отделения Московского университета. К слову, своим образованием Шовский гордился. Даже спустя годы он носил на мундире значок выпускника университета.
Медицинскую практику начал в должности военного врача 28-го Полоцкого пехотного полка. В начале двадцатого века полк стоял на квартирах в Тамбове. Полковой лазарет размещался на улице Гимназической, современной Коммунальной. Жил вместе с младшей сестрой Галиной на съемной квартире в доме №122 по улице Долевой, ныне Карла Маркса.
Вероятно, с Симакой доктора познакомила его двоюродная сестра Мария Александровна Филатова, бывшая с детских лет близкой подругой Серафимы. Судя по дневниковым записям и сохранившимся письмам, это была любовь с первого взгляда. Хотя первоначально молодые люди пытались избежать отношений. Шовский, который в письмах вместо подписи оставлял только заглавные буквы своего имени – В.А.Ш., стал наносить визиты к Тарховым, приглашал Симаку на прогулки в сад Комсиных, в Парк купеческого собрания, в кинотеатр «Модерн».
Отношения, несмотря на сильную привязанность молодых людей друг к другу, поначалу не получили одобрения не только у Александры Ивановны Островитяновой, но и у Людмилы Михайловны и Якова Ивановича Тарховых.
– История вновь умалчивает о событиях тех дней, однако мы можем с полной уверенностью сказать лишь то, что Серафима Островитянова и Вячеслав Шовский планировали тайно обвенчаться. Возможно, им бы удалось это сделать, если бы не вмешалась судьба. Доктор в своей записке, написанной на оборотной стороне визитной карточки, сообщает Островитяновой следующее: «Симака! Был уже у священника, но возвратился домой – сюрприз: у меня в квартире отравилась одна особа. Придется ждать выздоровления».
Было и еще одно обстоятельство, говорившее не в пользу Шовского. И причина вот в чем: двоюродная сестра Шовского Мария Александровна Филатова, выкрав документы, сбежала из дома с одним гусаром, а позже обвенчалась с ним. Естественно, по нравам того времени тень пала на всю семью. Впрочем, и сам Шовский к своей сбежавшей двоюродной сестре относился, мягко сказать, прохладно.
Между тем связь Симаки с доктором не осталась без последствий. Стараясь избежать огласки, Сирафима Михайловна в марте 1914 года уезжает на некоторое время погостить у друзей семьи.
– Трудно судить о произошедшем, но некоторые подробности вновь выясняются по письмам Шовского, – поясняет Денис Силин. – В записке от 17 марта 1914 года он пишет следующее: «Симака! Прошу еще раз: подумай и не делай глупости. О получении денег сообщи в записке. 17.03.1914 г. В.А.Ш.». В письме от 20 марта 1914 года он вновь сообщает: «Милая Симака! Брось ты все и приезжай немедленно в Тамбов ко мне. Остальное все устроится. К твоим на Варварку (Прим. ред.: речь идет о Варваринской площади, ныне она носит название Первомайской) я заходил вчера. Открыла мне прислуга, маленькая и толстая. Я спросил, кто дома. Она ответила, что батюшки дома нет. А барышня? – спрашиваю. «Барышни тоже нет». - «А где она?». - «Не знаю, дома только матушка с детьми». Я не нашел возможности зайти ввиду того, что Людмила Михайловна что-то против меня имеет и, к тому же, она могла быть не одета. Тогда я сказал прислуге, чтобы она кланялась матушке – и ушел. Я думаю, что я сделал вполне достаточно, чтобы отвести от тебя все подозрения, в связи со мной. Итак, приезжай скорее обратно. Жду. Целую твои глаза. Написал бы еще, но спешу в казармы. Остаюсь твой, [подпись]. P.S. Письмо твое получил только сию минуту. 20.03.1914 г.»
Вскоре молодой врач все же сделал Серафиме Островитяновой официальное предложение, и с весны 1914 года она стала считаться его невестой. Однако свадьбе так и не суждено было случиться.
Всего одно убийство изменило жизнь миллионов людей. 28 июня 1914 года сербский гимназист Гаврило Принцип стреляет в наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца Фердинанда. В течение нескольких недель «Сараевский кризис» перерастает в Первую мировую войну.
ВОЙНА
В первые же дни войны доктор Шовский вместе со своим полком отправляется на фронт. Он пишет Симаке о многом: о войне и о жизни, о полковых оркестрах, встречающих солдат, и о кровопролитных боях.
– В первом же письме, датированном 22 июля 1914 года, Шовский писал Симаке, что полки, ушедшие на войну, встречались в действующей армии громом маршей полковых оркестров. Второе письмо было отправлено в Тамбов 28 июля того же года. В нем доктор сообщал, что в тылу российских войск при попытке подрыва железнодорожного моста было арестовано трое австрийских шпионов, которых допросили и тут же повесили. Далее Островитянова получила еще три письма: 4 и 27 августа и 6 сентября. По сохранившимся сведениям можно судить, что Вячеслав Шовский сильно скучал по своей невесте и не менее сильно ревновал, ведь его избранница была внешне очень красива. Племянница Симаки Ольга Тархова в своем дневнике вспоминает: «…в письмах Шовского сквозят недоверие и какие-то глухие намеки на «ухаживанье Шестакова», «красивого франта» и других, слухи о которых доходят до него… Чем же подогревалась эта ревность Шовского? Мария Александровна Филатова – подруга с детства Серафимы Михайловны, по словам Шовского, «имела оригинальные взгляды на отношения мужа с женой». Поскольку Симака часто виделась с Филатовой, они бывали друг у друга в гостях, Шовский делает весьма неоднозначные выводы. Проще говоря, продолжается ревность.
Письмо от 19 сентября 1914 года повествует о кровавом сражении, в котором погибло восемь офицеров и около тридцати рядовых. В последних письмах Шовского уже ясно чувствовалось угнетенное настроение.
В одном из сражений доктор получает ранение. Сначала его вывозят в Петроград, а как только раны перестают кровоточить, отправляют на курорты Кисловодска. Сюда по просьбе Шовского приезжает и Симака. Эти несколько счастливых дней они проведут вместе в последний раз. Тогда об этом не знали ни Шовский, ни Симака. Они строят планы и верят, что война скоро закончится.
Поправив здоровье, доктор возвращается в действующую армию, а Серафима Островитянова – в Тамбов, где по вечерам продолжает трудиться в городских госпиталях, ухаживая за ранеными и веря, что, может быть, когда-нибудь другая женщина также спасет от смерти ее возлюбленного, как и она спасала чьих-то отцов, мужей и женихов.
В конце первого года войны, 22 декабря 1914 года, коллежский асессор, исправляющий должность старшего врача 28-го пехотного Полоцкого полка Вячеслав Шовский был награжден за отлично-усердную службу и труды, понесенные во время военных действий.
Лето 1915 года - и новое ранение. Шовского направляют в госпиталь общины сестер милосердия имени Государыни Императрицы Марии Федоровны в город Белосток. Об этом свидетельствуют списки раненых за 27 июня 1915 года, опубликованные в газете «Русское слово».
– Поправив свое здоровье, доктор возвращается на фронт. Правда, его войне не суждено быть долгой, – рассказывает краевед. – В 1916 году, находясь в Витебске, Шовский застрелился из револьвера. До наших дней причины, толкнувшие его на самоубийство, остаются неизвестными. Были то тяготы войны, тоска по любимой или неосторожное обращение с оружием, мы судить не можем. Некролог памяти врача Вячеслава Шовского был помещен в газете «Русское слово» тамбовскими журналистами Дорошевичем и Яблоновским, лично знавшими усопшего. В одном своем письме Шовский жаловался своей невесте на отсутствие газет и возможности читать статьи своих тамбовских приятелей-журналистов. Организацией похорон, судя по всему, занималась Мария Филатова, та самая, что ранее сбежала с гусаром. В почтовой карточке, адресованной Симаке, она сообщала, что тело ее брата было переправлено из Витебска в село Чикаревку Тамбовской губернии, где и погребено на местном кладбище.
Что было дальше? А дальше – революция. Жизнь Тарховых и Островитяновых резко меняется. Борьба с религией вынуждает Симаку скрывать свое «поповское» происхождение. Денег катастрофически не хватает. Выручает, как ни странно, добрая память о ее отце протоиерее Михаиле Островитянове и редкое уважение горожан к протоиерею Якову Тархову, которые помогали и поддерживали, делились продуктами и давали дельные советы.
СИМАКА. Жизнь после
Шел 1919 год. Симака, не имея ставшего крайне востребованным технического или иного рабочего, как тогда говорили, «пролетарского» образования, устроилась работать машинисткой в Тамбовский губернский лесной комитет – Гублеском. Располагался он тогда в доме Нарышкиных, на углу современных улиц Советской и Кронштадтской. И вот одна любопытная деталь. В своем дневнике Серафима Михайловна упоминает, что иногда встречала на лестнице или в парадной живущую в угловых комнатах второго этажа бывшую хозяйку здания – почти полностью ослепшую старушку Александру Николаевну Нарышкину.
А ведь еще в те годы князь Сергей Волконский написал: «Расстрелы продолжались. Стали подбираться к старикам... Старуха Нарышкина, бывшая статс-дама, богатая основательница Нарышкинского общежития в Тамбове, давно мозолила глаза. Она была родная тетка Чичерина, знаменитого наркоминдела... Высокое родство с Чичериным не спасло старуху Нарышкину: или Чичерин не пожелал вступиться, или, как неоднократно объявлялось, «приказ опоздал». Ее подняли на телегу, повезли. Она была мужественна, но по дороге у нее сделался разрыв сердца: она избежала «человеческого суда…».
– Долгое время считалось, что Александра Николаевна умерла во время этапирования к месту расстрела. Однако дневники Серафимы Михайловны ставят под сомнение этот факт. Если верить записям, бывшая статс-дама так и осталась жить в своем доме. Дальнейшая ее судьба в дневнике не прослеживается, – говорит Денис Силин.
Работа в Гублескоме была большим подспорьем для Тарховых и Островитяновых, благодаря ей семья не испытывала дефицита дров, следовательно, могла пережить зимние холода.
– Летом 1919 года сотрудникам Гублескома была выделена делянка для заготовки дров, на которую чиновники и канцелярские работники отправлялись сразу по окончании рабочего дня, шли далеко, в Пригородный лес за старую Цну и возвращались домой глубоко за полночь, а наутро вновь ждала их работа, – рассказывает краевед. – Кроме заработной платы, сотрудники Гублескома получали в день по одному яблоку, что в условиях послевоенного экономического кризиса тоже было неплохим подспорьем.
В 1919 году в Тамбове началась эпидемия сыпного тифа, год спустя она унесла жизнь Якова Тархова, заразившегося во время последнего причастия от умирающей прихожанки. Он был похоронен возле северной стены Варваринской церкви. Могила сохранилась до наших дней на зеленой зоне современной Первомайской площади рядом с кустами сирени. Смерть Тархова явилась очередным ударом для семьи.
– Что стало с Симакой? Она так и продолжала работать машинисткой в разных учреждениях города, скрывая свое происхождение, – завершает свой рассказ исследователь. – Серафима Михайловна умерла уже после Великой Отечественной войны, до конца дней сохраняя верность доктору Вячеславу Шовскому. Замуж она так и не вышла.