В Тамбове завершены съемки документального фильма о Юлии Порфирьевиче Ксюнине. Старейшего в мире моряка-подводника не стало в августе прошлого года. Фильм режиссера Дениса Калашникова - событие незаурядное хотя бы потому, что региональная документалистика сама по себе явление не столь заметное.
Фильм-исповедь «Открытое море Ксюнина» тамбовской студии «Прикосновение» не байопик. Пересказа биографии Юлия Порфирьевича даже от его собственного лица ждать не стоит. А что ожидать? Об этом в эксклюзивном интервью корреспонденту «Тамбовского курьера» рассказал Денис Калашников.
- Как возникла идея снять фильм о Юлии Порфирьевиче?
- Как ни странно, но с заметки журналиста. Несколько лет тому назад я случайно прочел где-то в средствах массовой информации о том, что в Тамбове живет такой удивительный человек. Сначала просто стало любопытно, начал искать информацию о Юлии Порфирьевиче, узнал, что он к тому же подводник.
Позвонили ему. Двери в его доме всегда были открыты для журналистов. Это мы поняли позже. Изначально нас приняли за съемочную группу с телевидения. Первое время мы поправляли: телевизионный фильм и документальный - все-таки разные вещи. Потом перестали это делать.
В первый раз приехали просто с ним познакомиться и пообщаться. Во время разговора Юлий Порфирьевич обмолвился, что еще в шестидесятых годах врачи поставили ему смертельный диагноз, добавив, что иначе как чудом его долгую жизнь не назвать. Для меня эта фраза стала началом. Я понял: нужно снимать. Есть много фраз, которые делают кино - веселых, грустных, интересных. Ведь когда человек смеется, плачет, радуется, он остается человеком.
С оператором Кириллом Рыбаковым мы приехали к Юлию Порфирьевичу в его сто пятый день рождения. Мы прекрасно понимали, что с каждым днем ему все тяжелее разговаривать, что он очень устал.
Узнав о том, что я снимаю фильм о Ксюнине, оператор Александр Муравьев подарил мне свой исходный материал. Правда, задачи у нас стояли разные – он снимал интервью с Юлием Порфирьевичем для сюжета, мы – документальное кино. Но кто от такого подарка откажется? Долго не было времени его посмотреть, но в конце концов все подошло как нельзя лучше. После этого я, конечно, включил его в финальные титры фильма.
- Фильм заявлен как «Открытое море Ксюнина». Иные варианты рассматривали?
- Конечно. Изначально он должен был выйти под рабочим названием «Под сводами кают-компании». Мы где-то вычитали, что Юлий Порфирьевич так называл большую комнату своей квартиры. Но вот в чем загвоздка: во время съемки он ни разу об этом не обмолвился, как мы его ни подталкивали к этому. Поэтому решили отказаться от этого названия. Почему? Я не люблю фальшь. Стараюсь почти не использовать постановочную съемку. Это сразу видно. А моя задача как режиссера - быть сторонним наблюдателем. Да и сейчас название более точное, на мой взгляд.
- О чем фильм? О человеке и для человека?
- Идей очень много. Не бывает так, чтобы на протяжении всего фильма зрителю внушали одну-единственную мысль. Думаю, каждый сможет увидеть в картине что-то свое. Можно, конечно, прикрыться военным патриотизмом, как у нас это любят делать, и сказать, что это фильм об участнике Великой Отечественной войны, о легендарном подводнике… Но наш фильм прежде всего о человеке.
Юлий Порфирьевич был бесстрашным человеком, героическим. Это бесспорно. В годы войны он ходил в плавание на «Малютке». Для тех, кто не знает, поясню: «Малютка» - самая малоразмерная подводная лодка, стоявшая на вооружении в Советском Союзе. Условия службы на ней были каторжными. Юлий Порфирьевич вспоминал, что на корабле был всего один откидной диван, предназначенный для офицеров. Младший состав практически не спал или спал сидя, в валенках и тулупах.
- Как проходила съемка?
- Мы дали Юлию Порфирьевичу поговорить. Документалисты в отличие от телевизионщиков, у которых ограничено время, никуда не спешат. Нам важно разговорить человека. Был такой прием, который использовали, когда снимали на пленку, – ставили пустую бобину и создавали видимость съемки, позволяя человеку привыкнуть к камере. Сейчас, благодаря цифровым технологиям, надобности в бобине нет. Мы просто включаем камеру, человек говорит, а мы его не перебиваем. И только потом начинаем задавать вопросы. Естественно, мы их подготовили заранее с автором сценария Еленой Третьяковой.
Нам неинтересно было снимать биографическое кино о Юлии Порфирьевиче. И вот почему. Прочитать о нем можно фактически в любых источниках. К тому же есть замечательная книга «Записки подводника», написанная им самим. Наш фильм – некое подведение итогов. В свой юбилей Юлий Порфирьевич принимает друзей-подводников, делится воспоминаниями, мыслями… Когда он умер, работа над фильмом еще не была завершена. О его смерти я узнал случайно. В этот день срочно нашел оператора, удалось снять несколько кадров. И как завершение – открытие мемориальной доски в августе нынешнего года, в годовщину его смерти. С хронометражом фильма пока не определились. Ориентировочно - сорок-шестьдесят минут.
Сейчас идет монтажно-тонировочный период и поиск источников финансирования. Найти спонсоров в документалистике - самый сложный процесс. Во-первых, потому что в Тамбове документальное кино развито мало, и люди не вполне понимают, для чего оно вообще нужно. Во-вторых, почему-то считается, что затраты на документальное кино - минимальные. Условно: взял камеру, пошел и снял. Все. В регионах, где есть интерес к документалистике, иной подход к финансированию. Например, в Москве бюджет документального кино может доходить до миллиона рублей. Несколько месяцев назад мы начали сбор средств на создание фильма о подводнике Ксюнине. Пока взносов было не так много.
- Фильм о Юлии Порфирьевиче - не первая Ваша картина. Вы всегда знаете, что получится в конце, или во время съемки можно поменять концепцию?
- Что получится в конце? Не знаю, конечно. Это же не постановочное кино. Впрочем, и в постановочном, художественном фильме достаточно импровизации. Тот же Михалков говорил, что снятый фильм отличается от изначального сценария. Кино делают неожиданные моменты, шутки актеров, например. В документальном фильме - то же самое. Когда я приступаю к съемке, я вижу одну картину. А человек берет и говорит совершенно об ином. Почему бы и нет? Порой именно это выводит фильм в иное русло. И когда в итоге все собирается воедино, получается совершенно точно не первый, не третий, а четвертый вариант.
Хичкок говорил: «В постановочном кино режиссер – бог. А в документальном Бог – режиссер». Это нас и направляет. Фактически сценарий документального фильма – это всего-навсего одна-две страницы. Я же не могу написать за человека то, что он мне скажет. В противном случае это будет постановка. То, что называется телевизионной документалистикой. Многие режиссеры этого направления пишут для своих героев конкретные фразы, а телесуфлер за камерой подсказывает, что говорить. На мой взгляд, это убийство жанра. Даже если человек сказал чушь, он сделал это от души. Безусловно, героя стоит направлять в нужное русло, чтобы он не сбивался с тематики. Юлий Порфирьевич, например, часто в разговоре уходил то на Буденного, то на Колчака. Но тема войны для нас была вторична.
- А что первично? Человек?
- Да. Нам интересны были мысли и эмоции нашего героя. Больше всего я жалею о том, что раньше не познакомился с Юлием Порфирьевичем. Я видел его ранние интервью. Если бы сняли его тогда, это было бы другое кино. Картина была бы о постаревшем подводнике и педагоге, человеке, который пишет книгу, человеке, у которого столько планов и идей. Сейчас это фильм о человеке, который сожалеет о том, что потерял зрение, что поздно изучил компьютер, что не все смог реализовать.
Во время съемки родилась еще одна идея: снять фильм об Александре Николаевиче Боднаре. Он был другом Юлия Порфирьевича. Мы хотели даже снять их беседу, разговор двух ветеранов, двух друзей, но не успели.
- Во время съемки с Юлием Порфирьевичем Вы сделали для себя открытие?
- Он сам был большим открытием. Во время съемки не ожидаешь ничего, кроме съемки. К сожалению, мыслей не было никаких. Ты просто слушаешь человека и радуешься в душе тому, что он ответил правильно, или огорчаешься, если ответил не так, как ты ожидал. А перезадавать вопрос уже глупо.
- Ответил правильно в смысле «вкусно»?
- Правильно – это так, как нужно, или даже лучше того, что ты предполагал. И тут главное – не сорваться: не перебить героя вопросом, не скрипнуть половицей, не чихнуть. Когда человек сам по себе замкнутый, его весьма тяжело разговорить. Но когда он начинает рассказывать, в этот момент лучше молча снимать, чтобы не дай Бог не выключить камеру в ненужный момент. А такое бывает часто. Телевизионщики привыкли снимать короткими кадрами, в документалистике все наоборот. Иначе действует закон подлости: ты выключаешь камеру, а герой говорит фразу, которая и делает кино.
- Были неожиданные моменты? То, что пошло не по сценарию?
- В документалистике таких моментов всегда масса. К сожалению, по большей части они неприятные. Например, герой рассказывает о своей жизни нечто важное, сокровенное для него, и в этот момент раздается телефонный звонок – тот случай, когда съемочная группа просто забывает предупредить о том, чтобы телефоны были выключены. Приходится прерывать героя, он сбивается с волны, и повторно свою мысль изложить так, как начинал, он уже не сможет никогда.
- В современной отечественной кинематографии зритель не всегда понимает задумку режиссера. А что зритель должен будет понять в Вашем фильме?
- Зачем все раскрывать? Если зритель не поймет, значит, это неудача режиссера. Он либо неправильно донес свою мысль, либо прибегнул к сюрреализму, как это делал, к примеру, Дэвид Линч. Будучи студентами ВГИКа, мы были никем. И каждый из нас хотел подражать кому-то великому. Кто Тарковскому, кто Бергману. Я старался копировать манеру Линча.
Сейчас же выработался некий свой стиль, поэтому стараюсь смотреть минимум документальных картин. В противном случае это чревато тем, что захочется даже неосмысленно повторить чужие приемы. Занять свою нишу трудно. Но такое стремление есть.
- Вы довольны собой?
- Да кто же доволен собой до конца? Существует такой термин, как перфекционизм. И иногда он приносит свои плоды. Я не могу делать что-то очень быстро и не совсем качественно. Не люблю халтурить. Каждая склейка должна быть на своем месте.
Десятиминутный ролик, который мы выложили в нашей группе, был сделан зимой ко дню рождения Юлия Порфирьевича. Это был первый день рождения без него. Когда открывали экспозицию, посвященную подводнику Ксюнину, ее, к слову, создавал воспитанник Юлия Порфирьевича Олег Служаков, в кадетском корпусе имени Демина, мы показали этот ролик. Позже ко мне подходили люди, жали руку, кто-то плакал во время просмотра. Было стойкое чувство, что вся работа проделана не зря.
- Хотели бы, чтобы Ваш фильм увидел Юлий Порфирьевич?
- Да, безусловно. Но проблема в том, что к концу жизни Юлий Порфирьевич уже практически ничего не видел, поэтому вряд ли он смог бы посмотреть фильм о себе в привычном понимании этого слова. Мне кажется, что во время съемки картины Юлий Порфирьевич говорил не ради себя и не для себя - для людей. Другой бы на его месте сослался на плохое самочувствие. А он ни разу не обмолвился о своем здоровье. Даже если его что-то беспокоило, он молча делал свое дело, как настоящий боец.
Он и был настоящим бойцом, человеком из другой эпохи. Юлий Порфирьевич родился еще до революции, пережил две войны. Признаться, трудно вместить жизнь любого человека, тем более такого, как он, даже в двухчасовой фильм.
- Тамбовский зритель увидит картину?
- Надеюсь. Сейчас все зависит от финансирования. Это первый случай в Тамбове, когда мы пытаемся собрать средства на создание конкретно документального кино, прибегнув к так называемому «краудфандингу». Но также готовы рассматривать варианты сотрудничества в плане полного или частичного продюсирования картины.
Как только фильм будет готов, я буду рад, если поступят предложения об организации его показа. Для режиссера любой показ, тем более на широком экране, – подарок.
Беседовала Анна МЕЩЕРСКАЯ