Сегодня в рамках проекта «Лицо Победы» газета «Тамбовский курьер» отправится в село Пичаево Жердевского района, где живет участница Великой Отечественной войны Варвара Павловна Клемешова.
Где эта улица?
– Извините, вы не подскажете, где здесь улица Колхозная? – неопределенного возраста женщина в платке щурится на солнце и убавляет громкость на портативной колонке. Навязчивая попсовая мелодия затихает. Женщина пристально рассматривает нас с водителем и отрицательно машет головой: – Не знаю! – посчитав разговор оконченным, любительница музыки снова прибавляет громкость и демонстративно отворачивается.
– Вон еще кто-то едет. Я сам спрошу! – наш редакционный водитель, видимо не очень доверяет моим коммуникативным навыкам и окликает едущую на велосипеде женщину: – Извините! Колхозная у вас здесь где?
Велосипедистка останавливается и с любопытством смотрит на нас:
– А кто вам нужен там?
– Клемешова Варвара Павловна. Она участница войны. Я журналист. Приехала к ней из Тамбова, – и на всякий случай добавляю: – Она нас ждет.
– Клемешова. Колхозная, – собеседница задумывается. – Нет, не знаю!
Проезжаем до конца широкой улицы с очевидным названием Центральная. Водитель, указывая вперед, говорит, что здесь Пичаево заканчивается. Дальше – уже Липовка. Оснований ему не верить нет – в свое время рядом в Жердевке располагался военный аэродром, где наш Борис Викторович служил.
Разворачиваемся. Кроме любительницы музыки – на улице никого. По Развевающемуся флагу безошибочно угадываем здание сельсовета. Чуть дальше – тоже типовое здание магазина. Решаем, что там-то должны подсказать, где эта загадочная Колхозная. Мужчина за прилавком, видимо, и продавец, и хозяин в одном лице, неспешно беседует с покупателем.
– Здравствуйте. Я журналист из Тамбова. Ищу Клемешову Варвару Павловну. Она живет на улице Колхозной. Не подскажете, где это? – предвосхищая расспросы, решаю выдать всю информацию сразу.
– Колхозная! – одновременно чему-то обрадовались мужчины. – Так это вон, за сельсоветом сразу направо.
Сразу – громко сказано. Кружим с водителем еще минут пятнадцать. Учительская, опять Центральная. А Колхозной нет. Зато на улице встречаются сразу несколько человек, и все машут рукой в одном направлении – мол, вон он, дом Клемешовой. Вон, может, и вон. А как подойти к нему, непонятно. Какие-то узкие тропки, собаки на привязи, ржавый трактор есть, а улицы, по крайней мере, в том понимании, какой я себе это представляю, нет.
– Скоро темнеть начнет, – рассудительно говорит наш водитель.
Выхожу и наугад иду в какой-то непонятного предназначения узкий проход. Встретившийся на счастье мужчина выслушивает вопрос молча и уходит. Но вместо него появляется женщина и так же молча ведет меня через какой-то двор к нужной двери.
Кони топнут!
– Входыте! – ударяя на первый слог, с сильным украинским акцентом раздается откуда-то из глубины дома.
Послушный кнопке пульта, гаснет телевизор. Кажется, там что-то опять про Украину. Хотя, может, и про коронавирус – не успеваю заметить. Варвара Павловна сидит на диване, где горой сложены подушки. Перед ней – ходунки и что-то на табуретке, накрытое полотенцем. О встрече с Варварой Павловной мы договорились накануне по телефону. Ставлю торт на стол и присаживаюсь на краешек стула с гнутыми ножками…
Варвара Мороз родилась на Украине в Конотопском районе Сумской области. Она была младшей дочерью в большой семье:
– Детей нас восемь було. Я младшая. Усе умерли вже, – Варвара Павловна говорит на том самом суржике – неповторимой смеси русского и украинского. – Старшая сестра с восьмого года, потом с десятого, с четырнадцатого, с девятнадцатого, двадцать первого, двадцать третьего. Тут перерыв був – отец на Первой мировой войне служил. Я – с двадцать седьмого. Отца Павел Данилович звали. Мама – Матрена Герасимовна.
Этот украинский фрикативный [г] – нечто среднее между [г] и [х] – очень похож на наш, тамбовский, [г], по которому нас узнают в любом уголке страны.
Отец был из Запорожских казаков:
– Земли, где мы сейчас живем, Екатерина Вторая дала им, – почти семьдесят лет Варвара Павловна живет на Тамбовщине, но до сих пор душой там, на Украине. – А мать родом из другого хутора, рядом. Они були под панами. Дед материн воевал, и его освободыли от панства. А земли больше не було, и дали лесом. И сейчас лес тот стоит. Называется ликаровым (лекаревым – Прим.ред.). Предки матери лираки были, лечили. Бабушка матери була циганка – тоже лечила. Отец матери, когда оспу завезли из Европы, прививал всех. А мать больше травами лечила. Я ще помню, из цветков лекарства делала. Какую-то молитву напише и на шею вишае. Подарки ей все приносили, кому полегшае.
Матрена Герасимовна три класса окончила с отличием и хотела поступать на учителя.
– В Конотопе тогда на посиделки к ним приходыли студенты из богатых семей. Тогда революция как раз начиналась. Студенты книги запретные приносили. Мать взяла почитать. Схоронила в обивку дверную. А тут полиция приходыла, обыскивала. Не нашли книги, но их все равно всех арестовали. Богатые те ребята тогда поехали в полицию, и всех отпустили. Отец материн сказал тогда: «Теперь вряд ли ты поступишь – революция».
Павел Данилович жил в хуторе километрах в трех. В материном селе на престольный праздник – Казанскую – сделали тогда карусель. Отец катался и брюки сзади разорвал. А тут праздник – зашить все боятся. А мать пошла, иголку взяла и зашила. Он и женился на ней:
– Я когда после войны вже на товарном поезде ехала, ще пассажирских не було, одна женщина со мной села. Говорит: «Я так твого отца любила, приходыла на похороны. Он тогда мать твою выбрав, а меня не выбрав».
Конотоп расположен в северо-восточной части Украины, на стыке Украинского Полесья с лесостепью. К 1932 году Конотоп входил в состав Киевской области, с 1932 до 1939 года – в состав Черниговской, а с организацией Сумской области в январе 1939 вошел в ее состав как райцентр областного подчинения. Варвара Павловна хорошо знает не только историю своей семьи. Она рассказывает интересную историю о том, почему Котопот получили именно это название. По одной из легенд карета и эскорт царицы завязли в болоте. Царицу спасли, а сокровища утонули. Царица, выбравшись, произнесла: «Что это за место такое, где кони топнут?».
Украина, ридна моя!
К началу войны Варвара Мороз окончила 7 классов на пятерки, подала документы в медтехникум. А тут немцы подошли. Два года, с сентября 1941 по сентябрь 1943 года, Конотоп был под оккупацией.
– Когда немцы були, жить трудно було. В колхозах так и работали женщины и подростки. Только называлось «Община №3». Техники не було. Картошку сажали. Хлеба не давали нам – колоски собирали. Вот такая була сумочка, – Варвара Павловна морщинистыми руками рисует в воздухе прямоугольник. – Как колосков соберешь полную – значит, два килограмма зерна буде. У нас в селе до войны еще паровую мельницу поставыли. Хорошо. Дровами, торфом топыли. Когда немцы отступали, взорвали мельницу. Я сюда, в Питим, в пятьдесят третьем приехала – в колхозе ще вручную мололи пшеницу.
Варвара пошла работать на железную дорогу – там по двенадцать килограммов муки давали:
– Мы ели, что на огороде сажали. Еще сад у нас большой бул. А пчелы погибли. Свиней и корову сразу забрали немцы. Хорошая у нас корова була. Один полицейский жив от хутора километров пять, и она к нам каждый вечер прибегала, чтобы мать ее подоила. Недели две так ходыв.
Матрена Герасимовна всю оккупацию переживала: семья на учете как неблагонадежная была. Сыновья-то партийные, агрономы. Две дочери – медички, две учителя, одна секретарем в сельсовете работала.
Когда Варе исполнилось семнадцать, в мае сорок четвертого отправили на фронт. Шли по Белоруссии за Вторым Украинским фронтом. Строили депо, ремонтировали пути:
– Как приехали в Гомель, нам автоматы дали. Днем строим, ночью – охраняем. А что мы, девчонки, даже с автоматом сделаем? Там везде банды були.
Жили прямо в вагонах. Каждой по семьсот граммов хлеба давали, крупу, иногда яичный порошок иногда. Вместо мяса – сушеная рыба. Каждую ночь налетали немецкие самолеты. Бомбили сильно. Недалеко бомбоубежище, но бежать в него чаще всего сил не было. К середине июля закончили строить депо. Оправили дальше за фронтом.
– Помню, станция Осиповичи в Белоруссии. Железная дорога сама не повреждена, но села пустые кругом. А кругом земляники – полно. Возле станции пролески, и все красное от ягоды. Мы есть не-то не варили ничего: нарвем ягоды и с хлебом поедим.
На одной из станций в западной Белоруссии пришлось искать, куда встать на квартиру. Приняла к себе женщина, у которой три девчонки было.
– Когда я ще у хозяйки жила, их один богатый мужчина звал картошку к нему рыть. Я как-то с ночи пришла. Мне говорят: «Пойдешь с нами?». Я пошла. Интересно же, как же он там, в лесу, один живет. Я когда уезжала с этой станции, он мне целых два ведра картошки дав.
Из Гелядни отправили на Жлобин, где вся железная дорога была разрушена. Мужики шпалы делали, девчонки, таскали. И упала одна шпала Варе на ногу. Перелома не было, а сосуды разорвались. Нога распухла вся. Долго Варвара на нее наступить не могла и работать не годилась. Тогда же ей одна из сестер, что работала на санитарном поезде, прислала ей в письме то ли восемьсот, то ли девятьсот рублей:
– И ведь принесли ребята, – до сих пор удивляется Варвара Павловна. – А могли бы не отдать. Я бы и не узнала.
В декабре 1944 года ремонтников отправили в Белосток, город на северо-востоке Польши. В сентябре 1939 года он был захвачен немцами, но в соответствии с пактом Молотова-Риббентропа передан СССР и вошел в Белорусской ССР. От немцев город освободили в июле 1944 года. Но уже 20 сентября 1944 года в рамках обмена населением с СССР, Белосток с прилегающими районами был передан Польше, которая насильственно выслала оттуда белорусов и украинцев.
– Один раз вижу: две девчонки-зентичицы вышли из землянки. А наш сцепщик, как бандюга какой, следом две сумки из землянки вынес. Тут вже к обеду приходят лейтенант и девчонка одна. Говорят: «Никого не видела?» Я рассказала, только просила не говорить, что я сказала, а то меня убьют. Его, наверное, тогда арестовали. Не видела я его больше.
В марте 1945 года ремонтников оправили в Познань, один из древнейших городов Польши. Там ширина колеи – как в Европе, то есть уж, чем в России. Варвара Павловна вспоминает, как немцы, не сумев вывезти, прямо под открытым небом бросали на платформах составы с сахаром, швейными машинками, еще какие-то ящики.
– В общежитии, где мы жили, кадушка сливочного масла стояла. Мы ее прикатили себе и ели, кто сколько хочет. Ко мне другая сестра приходила, когда санитарный поезд в Познани стоял. Я обливное ведро нашла и масла ей набрала.
Бидна моя Украина!
До июля 1945 года Варвара работала стрелочником. Потом списчиком вагонов – переписывала грузы.
– Когда вже война кончилась и началась японская, стали вагоны с солдатами на восток отправлять. Помню, один военный пожилой из вагона кричит: «Варя, ты зачем здесь?». Оказалось, сосед. Встретила однажды и соседку. Она никак не могла из Познани домой на Украину уехать – через Брестскую границу поезда не пускали. Я попросила одного на станции, ее в вагон с танками посадили, брезентом накрыли. Я когда домой вернулась, она вже дома була.
В августе 45-го ремонтников посадили в вагоны и отправили на Москву. До Каширы ехали месяц:
– Всем предлагали тогда в Москве остаться. Но разве останешься? Домой хочется!
Сестры уже дома были. Варя опять пошла работать на железную дорогу стрелочником. А в 1948 году решила все-таки исполнить мечту – выучиться в медтехникуме. По распределению попала в Измаильскую область, в село Веселая Долина. Рядом – военный городок рядом. Сразу в первую ночь – роды. А ни сестры, ни фельдшера, ни даже света у молодой акушерки не было.- Санитарка у меня молодая була. По-болгарски – Танча, по-русски – Таня. Она мне часто говорила, чтобы я направления больным с вечера писала. Мол, вдруг ночью повезут, чтобы меня не будить. А оказалось потом, больные эти записки на шею вешае. Говорыли, помогае.
Каждый месяц двадцатого числа в райцентре – день акушерки. Из села сначала восемь километров пешком идти, а там кто-никто из военных подвезет. На колодцы дороге, к ним кружки привязаны. И никто не брал.
– А вдоль дороги не березы, как здесь, а шелковица, абрикосы. Я оттуда саженцы и привезла.
Однажды знакомая предложила Варваре с военным познакомить. Обменялись адресами. Переписывались. И приехала Варя Мороз в Тамбовское село Питим, недалеко от Жердевки. Родственники Ивана уже ждали ее. Изба маленькая, снаружи не белена, как привыкла на Украине. Отстроили сначала одну избу побольше, потом – другую. Родились сын и дочь. Работала Варвара Павловна всю жизнь медиком в тамбовском селе. Только вот фотографий молодой Варвары не осталось ни одной – муж Иван все сжег вместе со старыми вещами. Он во всем такой решительный был: и жене после пенсии дома работать не разрешил, и корову один днем продал. Варвара Павловна каждый год на родную Украину ездила, пока здоровье давало. Многочисленная родня и сейчас часто звонит.