След поэта может проявиться по-разному: это могут быть дома-музеи и музеи-усадьбы, монументы и бюсты на площадях и в скверах, коллекции документов в архивах, воспоминания современников. Следы могут проявиться и в такой тонкой сфере, как читательское восприятие: дневники и воспоминания читателей, их собственные литературные, критические или научные произведения, в которых отразились те или иные стороны личности и творчества заинтересовавшего их писателя. Факты писательской биографии, связанные с тем или иным местом его длительного или короткого пребывания, с годами могут приобрести совершенно другой эстетический смысл. Это хорошо видно на примере воронежской ссылки О.Э. Мандельштама и его поездки из Воронежа в Тамбов для лечения в санатории.
О.Э. Мандельштам был сослан в Воронеж (июнь 1934 - май 1937 годов), из Воронежа на несколько дней выезжал в Тамбов (18 или 19 декабря 1935 - 4 января 1936 года). Это были трудные для поэта дни. Дни еще большего одиночества среди чужих и чуждых ему людей. Но позже выяснилось, что пребывание на воронежской земле оказалось плодотворным – читатели получили «Воронежские тетради». И в Тамбов поэт ездил не только для лечения, что верно в плане биографическом, но отправился, как прояснилось, на Тамбовщину как на землю великих русских поэтов, среди которых – Державин, Пушкин, Боратынский, Лермонтов, Жемчужников. Каждый из них для него – наполненное глубоким смыслом и личным значением имя, творчество, тексты, диалог с великими.
ПОЛЕ МОЩНЫХ ИЗЛУЧЕНИЙ
Тамбовская земля – силовое поле мощных поэтических излучений, осознаваемых в двадцатом веке, что подтверждается целым рядом книг и статей, написанных журналистами, литературоведами, краеведами. В их числе – Б.Д. Дальний, Б.Ф. Мартынов, Б.И. Илешин, Е.В. Авдошенко, Н.М. Гордеев, В.П. Пешков, А.С. Чернов, В.Г. Руделев, В.Т. Дорожкина, Л.В. Полякова, С.Е. Бирюков, В.Е. Андреев, Ю.К. Щукин, А.А. Горелов, Л.Е. Хворова, Г.Б. Буянова, Л.В. Гюльназарян-Пешкова, Л.Ю. Евтихиева, М.В. Матюшина и другие. Последняя в этом ряду – только что вышедшая подготовленная мной антология «Сочувствий пламенный искатель» – приношение Е.А. Боратынскому, раскрывающая притягательную силу тамбовской усадьбы Мара для русской поэзии.
К середине 1930-х годов, когда в Тамбов приехал О.Э. Мандельштам, в бывшем Кирсановском уезде уже была разгромлена поэтическая Мекка поэзии золотого века русской литературы – усадьба Е.А. Боратынского Мара. Осип Мандельштам в Тамбове живет тоже в усадьбе, хотя и усадьбе другого толка – в доме врача и фабриканта, благотворителя и мецената М.В. Асеева. Дом этот до сих пор является архитектурной жемчужиной Тамбова. Едва ли в особняке М.В. Асеева опальный поэт думал об уничтоженной Маре, но само соединение имени Мандельштама с уцелевшей в первые советские годы усадьбой Асеева неизбежно приводит мысли о погибшей тамбовской усадьбе Маре, где жил и творил любимый поэт Мандельштама Евгений Боратынский.
РАЗНЫЕ СЛЕДЫ
Следы Мандельштама на Тамбовщине – разные. Это и строки поэта о «рукавичном, снегом пышущем Тамбове», и о синих до чернильности далеких лесах за Цной.
Вехи дальние обоза
За стеклом особняка.
От тепла и от мороза
Близкой кажется река…
Это и строки тех, кто писал о пребывании великого поэта в Тамбове – С.Е. Бирюкова, Вл. Ермакова, Г.Б. Буяновой. Есть и другие следы. В 2010 году в Мичуринске был издан альманах «Победа – высшая награда». На его страницах были опубликованы стихи Александра Игнатова, участника Сталинградской битвы, написанные в ходе этого всемирно-исторического сражения. В его стихотворении «Сталинград» (1942-1943) слышны отголоски ранних стихов Мандельштама: «Айя-София» (1912), «Notre Dame» (1912), «Петербургские строфы» (1913), «Есть иволги в лесах, и гласных долгота…» (1914).
Умри, орда, пришедшая сюда,
Умри у ног суровой нашей силы!
Скелеты зданий требуют суда,
Взывают к мести братские могилы.
А обращаясь к городу-герою, он пишет так:
С истерзанными ребрами домов,
С воронками гигантского размера,
Он сохранится в памяти веков
И будет ждать грядущего Гомера.
Светить он будет в памяти времен,
Как солнце, – вечный, непокорный годам.
Он, как святыня, будет сохранен
В пример вождям, героям и народам.
На наш взгляд, здесь явный след чтения молодым автором-фронтовиком таких строк Мандельштама:
И мудрое сферическое зданье
Народы и века переживет.
Я изучал твои чудовищные ребра…
Но только раз в году бывает разлита
В природе длительность, как в метрике Гомера.
Известные строки Мандельштама «В Петербурге мы сойдемся снова, /Словно солнце мы похоронили в нем» в стихотворении А. Игнатова отразились в такой характеристике Сталинграда, когда солнце из символа похорон великого города культуры превращается в признак бессмертия великого города-героя («Светить он будет в памяти времен, / Как солнце, – вечный, непокорный годам»).
Видно, что мичуринский юноша хорошо читал Мандельштама, перерабатывал в своем творческом сознании вычитанные у классика образные формулы и по-своему пересоздавал их в своих художественных целях.
МИЧУРИНСКИЙ ОТЗВУК
Хрестоматийные строки из сборника Мандельштама «Камень» навеяли собственные поэтические строки А. Игнатова, воссоздающие одно из самых величественных и страшных сражений в мировой истории. Юноша из Мичуринска мог прочитать эти стихи в сборниках «Камень», выходивших в Петербурге в 1913 и 1915 годах и в Москве в 1923 году. Но о круге чтения молодого поэта ничего не известно. Тем не менее изучение текста его стихотворения «Сталинград» показывает, что он не просто читал Мандельштама до войны, но и многое из его стихов впитал, сделал своим. Микроцитаты из прочитанного молодой поэт ввел в собственный текст для создания грандиозной картины Сталинградской битвы, оплавил своим чувством, выстроил свой поэтический сюжет.
Чем помог Мандельштам младшему сотоварищу? Не только подсказал пятистопный ямб, которым в русской поэзии пишут на высокие трагедийные темы, но и дал масштаб и дыхание. А молодой поэт оказался способен понять мэтра и претворить его уроки в поэтический текст большой эмоциональной силы. Следы чтения стихов Мандельштама говорят о многом: о высокой поэтической культуре в Козлове-Мичуринске, об интересе молодых 1930-х годов не только к поэтам, которые постоянно пропагандировались по радио и в газетах, но и к авторам, чье творчество не рассчитано на легкий успех у публики, к тому же к поэтам с трудной, трагической судьбой.
Мандельштам творил, отбывал ссылки в Чердыни и Воронеже, был услан на Дальний Восток, где и закончил мученически свой земной путь, а в Мичуринске у него был свой читатель, тот читатель, о котором поэт с великой надеждой писал в статье «О собеседнике», – читатель-друг, читатель-собеседник, при его появлении автор может вздрогнуть «радостной и жуткой дрожью, какая бывает, когда неожиданно окликнут по имени».
О молодом мичуринском поэте известно очень мало. До войны он работал фотографом в Центральной генетической лаборатории им. И.В. Мичурина. Начавший Великую Отечественную войну солдатом, лейтенант А. Игнатов погиб в 1944 году под Варшавой. От него осталось только два стихотворения. Нет его биографии, неизвестно окружение. Он был обречен на забвение. Журналист и писатель В.К. Кострикин опубликовал эти стихи в газете «Мичуринская правда», сообщил, что он приводится племянником лауреату Государственных премий К.Н. Мещерякову (1904–1979), организатору атомной промышленности в СССР. Стихи А. Игнатова были включены в городской альманах «Победа – лучшая награда» (2010). Название сборника я дал по его строке.
ВЗГЛЯД В ВЕЧНОСТЬ
Второй тамбовский читатель Мандельштама - очень известный. В августе 1949 года на станции Кочетовка близ Мичуринска родился поэт, критик, ученый, литературовед В.В. Мусатов, и бОльшая половина его жизни с рождения (школа № 80, литфак МГПИ, студент и позже преподаватель МГПИ) до отъезда в Иваново для работы в ИвГУ в 1978 году связана с родными местами.
В Мичуринске шло формирование его жизненных и научных принципов, взращивался художественный и литературный вкус. Здесь печатались его первые стихи в газете «Мичуринская правда», здесь на литфаке МГПИ он читал доклады о поэзии А.А. Тарковского, Д.С. Самойлова, проводил литературные вечера, посвященные А.Т. Твардовскому и поэтам военного поколения. Так же, как преподаватели того времени А.Р. Монастырский, наставник Володи, А.А. Земляковская, М.Ф. Кардо-Сысоева, Э.С. Кушелевский, и мы, тогда студенты-младшекурсники, наблюдали творческий рост своего старшего товарища. Всегда сосредоточенный, никогда Володя не говорил о мелком, о быте. Его доклады и выступления становились событием. И он просто жил стихами!
В опубликованном недавно вдовой ученого письме профессора В.В. Мусатова аспирантке Вологодского университета Е.Н. Верещагиной от 19 октября 2003 года Владимир Васильевич так пишет о своем приходе к Мандельштаму: «О том, что Тарковский продолжает линию Мандельштама, я впервые услышал от В.П. Друзина, который хотел меня взять в аспирантуру в бытность его работы в МГПИ. Я тогда пришел с рефератом о лирике Тарковского. Критика о Тарковском еще молчала, а Мандельштама я не знал вообще». В том же письме: «Я понял, что Тарковский – хороший поэт, но это «младшая ветвь», а не «ствол». (…) То есть автор хороших стихов, но не создатель личного поэтического «космоса», как Блок или Мандельштам».
О поэзии Мандельштама Мусатов в Мичуринске докладов не читал, но было видно, как в нем растет мысль, выводящая его к «стволу», к тем поэтам, которые определили лицо русской поэзии двадцатого века – Блоку, Пастернаку, Ахматовой, Мандельштаму, Маяковскому. Позже, когда мы вместе попали на семинар общества «Знание» в Саратов, поздней осенью 1989 года на темных саратовских улицах он говорил о Мандельштаме как о великом поэте, который всей своей сутью вошел в неразрешимый конфликт с государством.
Работая на филфаке университета имени Ярослава Мудрого в Великом Новгороде, профессор В.В. Мусатов открыл целый пласт в изучении пушкинской традиции, ее живом функционировании в творческих системах крупнейших поэтов двадцатого века Анненского, Блока, Ахматовой, Мандельштама, Пастернака, Маяковского, Цветаевой, Есенина и других. Статьи и монографии В.В. Мусатова стали крупным явлением современного отечественного литературоведения.
ДВЕ РАБОТЫ
Из глубокого изучения жизни пушкинского наследия в литературе двадцатого столетия выросли и два труда В.В. Мусатова, посвященные Мандельштаму и Ахматовой, внесшие вклад в мандельштамоведение и в ахматоведение. Им были посвящены рецензии в научных журналах. По мнению Ю.Б. Орлицкого, монографии В.В. Мусатова – замечательные книги, «обойти которые теперь не может ни один специалист». Для венгерской исследовательницы Ксении Голуб монография В.В. Мусатова является примером в стремлении к научной объективности и «максимальном ограничении исследовательского произвола в интерпретации мандельштамовских текстов». О признании специалистами вклада В.В. Мусатова в науку о Мандельштаме свидетельствует и прочитанный на Мандельштамовской конференции в Москве в декабре 2015 года доклад профессора Т.В. Игошевой «О научном методе В.В. Мусатова в монографии «Лирика Осипа Мандельштама».
Мусатов очень желал попасть в мае 1994 года в Мичуринск на конференцию, посвященную поэзии Е.А. Боратынского, о чем он сообщил мне в письме. Но Боратынские чтения совпали с проведением в Воронеже Мандельштамовских чтений, поэтому В.В. Мусатов на чтения в Мичуринск не попал. Весьма знаменательно, что специалист по поэзии Мандельштама стремился принять участие и в Боратынских чтениях, высказаться по проблеме «Боратынский и Мандельштам». Так сцеплены эти имена в истории русской поэзии, русской культуры, и помогает осознать это тамбовский след, оставленный Мандельштамом.
Уже несколько лет в прессе и Интернете дебатируется вопрос об установке памятника поэту в Тамбове. Называются разные адреса – Набережная реки Цны, территория усадьбы М.В. Асеева. Так появляется возможность еще одного тамбовского следа великого поэта.
МАНДЕЛЬШТАМ В ТАМБОВЕ
1
В эти красивые комнаты особняка Асеева
Кто-то послал из Воронежа больного как есть Мандельштама.
Все коридоры в доме, словно гвоздями, усеяны,
Или они обрываются, как расстрельная яма.
Фризы над лестницей ведут нас в белоколонную залу,
Античные боги с богинями зовут на пиршество духа.
А он в этом странном доме переживал опалу,
Как будто лечился, такая уж вышла везуха.
Так из какой же комнаты первого или второго
Яруса дома Асеева всматривался в леса,
Что за снегами безбрежными, словно в разливе Волга,
Дали ему открывались, слышались голоса?
Нет, в этих чудных комнатах, где вольно жилось хозяевам,
Поэту совсем не уютно, он словно на угольях…
Писать ему не дают, и некому мысли высказывать…
Красивые виды за Цною.
В душе пред Москвою страх…
Спасибо, Тамбов, за короткую паузу в странствиях дервиша,
Пауза та через год отозвалась стихами.
Власти в заботах о власти страну большую проредили,
Гребнем частым чесали, не пользу несли, а вредили,
И на Дальнем Востоке в пересыльном великая жизнь затихает.
Что за страна и властители? Вам мало дела, наверное?
Забудут все ваши прореживанья и нагнетание страха!
Пребудет вечным поэта слово, оно не бренное,
И сохранившая пот смертная его рубаха.
2
Лишь правду в глаза. Не то голову с плеч!
Свалится в едином касаньи.
Все длится и длится нескладная речь,
Божественное бормотанье.
Он так бормотал в окруженьи чужом,
Точнее, средь чуждых сограждан.
Для них был он дервиш, больной и пижон
В походке и в реплике каждой.
И днями в потоке взволнованном том
Понятны им будут едва ли
Над речкой петлистой в тумане густом
Глазами чуть видные дали.
Их сердцем почуял великий поэт.
Его эти дали манили.
И в жизненных странствиях будней и бед
Манил впереди серых сумерек свет.
Для нас это мифы и были.
Владимир АНДРЕЕВ, член Союза литераторов РФ, лауреат премии имени Е.А. Боратынского